В память о тебе - Дафна Калотай (2011)

— И у этой девушки тоже была нелегкая жизнь. Ее родителей арестовали. Потом она переехала в Ленинград, который во время Великой Отечественной войны подвергся блокаде и разрушению. Многие ее знакомые погибли. А потом у нее отобрали человека, которого она любила больше всего на свете. — Нина моргнула. — Она была моей близкой подругой.

Две девочки, танцующие в грязном дворе на носках своих туфель…

— Но мы поссорились.

В голове Нины зародилась слабая надежда: сейчас Дрю начнет задавать вопросы, и она наконец избавится от бремени, рассказав все. А это, может быть, избавит ее от назойливых воспоминаний.

Но Дрю только сказала:

— Она очень красивая.

Конечно, все так говорили. Отложив фотографию в сторону, Нина накрыла ее другим снимком.

— А эта фотография сделана в августе пятьдесят первого, — сказала она. — Я помню. Мы были на даче. Снимала моя подруга. Фотоаппарат был не ее… а его.

Нина указала на место, где должна была находиться отрезанная часть снимка. Она ясно помнила, кто там был изображен, но — хоть убей! — не могла вспомнить, кто мог отрезать от снимка Сергея. Кому принадлежала фотография раньше?

— А это кто? — спросила Дрю, указывая на Полину.

— Еще одна моя подруга.

Хотя при жизни Полины они никогда не были по-настоящему близки, глаза Нины наполнились слезами. Она попыталась отвернуться.

— Еще у меня есть письма, — немного нервно сказала Дрю. — Возможно, вы их узнаете?

Слезы туманили взгляд Нины. Дрю развернула письма и положила их перед ней. Почерк показался Нине знакомым, но она так и не смогла вспомнить, кто это писал. С ужасом она поняла, что одна из слезинок катится по щеке, и, с трудом подняв руку, смахнула ее.

— Я не знаю, чьи это письма. Пожалуйста, заберите их. Можете использовать фотографии для каталога. Я разрешаю.

Боль все усиливалась. Терпеть было выше ее сил.

Этим летом в «Победе» их ехало только трое. Дни напролет шел дождь, и глинистая дорога размокла и утопала в грязи. На ветру колыхались, искрились на солнце мокрые поля ржи. Ели и сосны казались выше, раскидистее, зеленее, чем на самом деле. А вот дача оставалась прежней: каменная веранда обсажена белыми лилиями, а чуть дальше сороки с длинными хвостами склевывают что-то на земле — должно быть, семена.

Снова пошел дождь. Вера собралась варить ячменный суп, а Виктор пока собрал ведерко влажной от сырости малины. «Надо будет съесть ее побыстрее, а то испортится». Нина растопила печь, и кухня наполнилась ароматом горящего дерева. Потом она разожгла самовар.

В ту ночь Нина долго лежала в постели без сна. Бледный свет луны проникал в комнату через неплотно задернутые занавески. Страшное лето! Герш арестован. Виктор ходит мрачнее тучи и пьет, как извозчик. Вера печальная и худая как щепка. А еще Нину гложет чувство вины: она пообещала мужу то, чего выполнять не собирается. Все плохо. Все прогнило. Она наконец задремала. Сидевший неподалеку соловей завел свою однообразную песню. Тьох-тьох-тьох-тьох-тьох-тьох-тьох… Звук высокий, четкий, словно метроном. Ей вспомнился Герш. Тот тоже умел красиво насвистывать.

Призрак… Хотя Нина не верила в привидения, ее охватило странное чувство… Тьох-тьох-тьох-тьох-тьох-тьох-тьох…

Она, не вполне отдавая себе в этом отчет, заговорила с Гершем:

— Что ты хочешь сказать? Скажи, прошу тебя! Объясни, что случилось! Что ты такого натворил?

Проснувшись рано утром, она решила приготовить из остатков малины пунш. Дождь закончился. Ярко светило солнце. Воздух был парким от избытка влаги. Нина искупалась в реке, но вскоре снова почувствовала себя липкой от пота. Сквозь полог леса пробивалось солнце. Свет играл с тенью.

Виктор проснулся гораздо позже жены. На часах было уже почти десять. Он вышел в кухню, сонно потирая глаза.

Обрадовавшись, что уже не одна, Нина сказала:

— Доброе утро!