В память о тебе - Дафна Калотай (2011)

Сначала Дрю подумала, что № 99 — «подсадная утка», играющая на повышение. Не то чтобы такое было заведено в «Беллере» — по крайней мере, Дрю ничего не знала о подобного рода мошенничестве, — только все это было очень уж странно. Женщина в розовом клеенчатом плаще поднимала и поднимала руку с табличкой, борясь со страдающим ожирением мужчиной в углу. На лице толстяка появилось выражение полнейшей растерянности. Со своего места Дрю могла видеть лишь темную руку и розовый рукав, то и дело вздымающийся вверх. Нет, это не «подсадная утка». Женщина явно намеревалась выиграть.

Остаток аукциона прошел довольно спокойно. Загорающий на Майами-Бич аргентинец так ничего и не приобрел. Несколько раздраженным тоном, словно в чем-то обвиняя Дрю, он попрощался и отключил свой мобильник. К шести часам все закуски были съедены, и компании, состоящие из двух-трех женщин, пришедших лишь затем, чтобы посмотреть за перипетиями торгов, начали расходиться, чтобы побродить по торговому центру «Пруденшел». Дрю оглянулась в поисках Григория. Он в зале или ушел вместе со своим другом? Наконец аукцион закончился. Присутствующие как по команде встали с мест, желая поскорее официально закрепить свои приобретения.

Дрю хотелось переброситься с Григорием парой слов, почувствовать прикосновение его руки. Она встала, нашла его глазами и тут же потеряла из виду в толпе.

Вдруг Дрю услышала свое имя.

Голос Леноры сказал:

— Да, минутку… Она там, справа…

Дрю повернулась и увидела женщину в блестящем розовом плаще. Подойдя, она протянула руку для пожатия, и только тогда Дрю ее узнала.

— Мисс Брукс! Рада вас снова видеть.

Это была Синтия. В нескольких словах она объяснила Дрю суть просьбы Нины Ревской. Янтарные украшения по праву должны принадлежать Григорию Солодину. У нее с собой банковский аваль и два письма: одно для Дрю, а другое следует передать Григорию Солодину.

Дрю говорила, что на выполнение всех формальностей у нее уйдет часа два, поэтому Григорий решил проводить Золтана домой. Они прогуливались с удовольствием. Кенмор-сквер. Воздух освежающе мягок. Григорий думал о том, что нужно было перекинуться парой слов с Дрю перед уходом. Впрочем, он прекрасно понимал, сколько у нее сейчас работы и не стоит отвлекать ее на пустые разговоры.

Вечерело, но небо впереди еще алело багрянцем заката.

— Интересно, что должен чувствовать человек, который в одночасье распродает коллекцию, которую собирал всю жизнь? — спросил Золтан. — Минуло два часа — и твоей коллекции больше нет: она распродана, навсегда разделена, и жадные людишки разбегаются по своим углам, унося с собой частички того, что еще недавно принадлежало тебе.

— По-моему, как раз неплохо, — сказал Григорий, — избавиться от вещей, которые слишком долго принадлежали тебе. Я, к примеру, никогда ничего не собирал именно по этой причине. Не хочу, чтобы вещи довлели надо мною.

Это была неправда. Когда женщина в розовом клеенчатом плаще выиграла аукцион, Григорий готов был разрыдаться. Он вовсе не стремился вернуть драгоценность, просто ему стало жаль памяти этих двух несчастных людей, которые то ли были, то ли не были его настоящими родителями. Они заплатили непомерно огромную цену за то, что жили так, как хотели, а не так, как хотело от них государство. «В каждом янтарном камешке заключен свой крохотный мир. Они напоминают мне о даче: полчища насекомых и заходящее солнце, отражающееся в озере».

— А я в определенном смысле коллекционер, — сказал Золтан. — Всю свою сознательную жизнь, с шестнадцати лет, я веду дневник и всюду таскаю его за собой. Мне сейчас семьдесят шесть, а я все пишу и пишу.

Григорий вспомнил о тетрадке деда Дрю, которая лежала у него в кармане рядом с распечатанным на принтере переводом.

— Твои слова напомнили мне об одной любопытной идее, которая посетила меня сегодня утром. Возможно, из этого может кое-что выйти.

— Серьезно?