Жена-22 - Мелани Гидеон (2013)

– Ну конечно же нет, – говорит он. – Мы ведь с тобой договаривались, что не будем жить сегодняшним днем.

– Мы много о чем договаривались. Открой окно, здесь нечем дышать.

Мы сидим в машине на дорожке у нашего гаража. Это единственное место, где мы можем поговорить наедине.

Уильям заводит машину и опускает стекла. Из динамика сразу же гремит Сьюзан Бойл: “Я мечтала, мечтала когда-то давно…”

– О господи! – восклицает Уильям и выключает магнитолу.

– Это моя машина. Ты не имеешь права решать, что мне слушать, а что нет.

Я снова включаю диск.

“Я мечтала, что любовь никогда не умрет…”

О боже! Да что же это? Теперь уже я выключаю музыку.

– Как же меня достала эта херня, – ворчит Уильям.

Мне хочется срочно включить компьютер и составить новые проекты бюджета, расписать все до 2040 года, но я знаю, что они покажут: учитывая все наши расходы, в том числе два чека, которые мы ежемесячно посылаем нашим отцам, чтобы дополнить их ничтожные пенсии, у нас осталось всего шесть месяцев, чтобы предотвратить катастрофу.

– Тебе сорок семь, – говорю я.

– А тебе сорок четыре, – пожимает плечами он. – И что ты хочешь этим сказать?

– Сказать? Хочу сказать, что тебе нужно начать красить волосы, – говорю я, глядя на его седеющие виски.

– Какого черта я должен красить волосы?!

– Потому что тебе будет невероятно трудно найти работу. Ты слишком стар. Тебе нужно платить слишком много денег. Люди не захотят тебя нанимать. Они лучше наймут 28-летнего, без детей, без кредита на дом, того, кто умеет пользоваться Фейсбуком, Тумблером и Твиттером, и будут платить ему в два раза меньше, чем платили бы тебе.

– Я умею пользоваться Фейсбуком, – возражает он. – Просто я не живу в нем.

– Не живешь, зато объявил на весь свет, что тебя уволили.

– “Свободен” можно интерпретировать по-разному. Послушай, Элис, мне очень жаль, что ты так переживаешь. Но в жизни бывают периоды, когда ты должен решиться и прыгнуть. А если у тебя не хватает храбрости, то рано или поздно появляется кто-то и на хер выталкивает тебя из окна.

– Нет, ты все-таки читаешь Экхарта Толле! Что еще ты делаешь за моей спиной?

– Ничего, – равнодушно говорит он.

– То есть ты хочешь сказать, что на этой работе чувствовал себя несчастным? Это то, что ты сейчас собираешься сделать? Навсегда уйти из рекламы?

– Нет. Мне просто нужно что-то поменять.

– Что поменять?

– Я хочу работать над проектами, которые что-то для меня значат. Хочу продавать продукты, в которые верю.

– Что ж, звучит очень мило. Ну а кто не хочет, только, боюсь, при нынешнем состоянии экономики это несбыточные мечты.

– Наверное, так и есть. Но кто сказал, что мы должны перестать мечтать о несбыточном?

Я начинаю плакать.

– Пожалуйста, не надо. Не плачь.

– Почему ты плачешь? – спрашивает Питер, внезапно появляясь возле моего окна.

– Иди в дом, Питер. Это тебя не касается, – говорит Уильям.

– Подожди, – говорю я. – Все равно он скоро узнает. Твоего отца сократили.

– Сократили в смысле уволили?

– Нет, сократили в смысле сократили. Это разные вещи, – говорит Уильям.

– Значит, ты будешь больше времени проводить дома? – спрашивает Питер.

– Да.

– Об этом можно говорить другим? – интересуется Питер.

– Кому это? – говорю я.

– Зои.

– Зои – не “другие”, она член семьи, – поправляю я.

– Нет, она уже “другие”. Мы потеряли ее некоторое время назад, – говорит Уильям. – Послушай, все будет хорошо. Я найду работу. Поверь мне. Позови сестру, – велит он Питеру. – Мы едем обедать в ресторан.

– Мы будем праздновать твое увольнение? – удивляется Питер.

– Не увольнение, а сокращение. И я предпочел бы думать об этом как о начале, а не о конце, – говорит Уильям.

Я открываю свою дверцу.

– Мы никуда не едем. Нужно доесть вчерашний обед, иначе все испортится.