Альбина - Александр Дюма (1994)

— В таком случае, моя милая Альбина, — сказал герцог, приняв более серьезный вид, — все устроилось, как будто нарочно, по твоему желанию: человек, который требует твоей руки, выкроен по мерке твоего героя.

— Какая злая шутка, папенька!

— Нет, правда, взгляни только на подпись письма.

Герцог вынул из кармана письмо, развернул его и указал Альбине на подпись.

— Родольф фон Эппштейн, — сказала девушка.

— Да, моя прекрасная амазонка. Он дрался во время семилетней войны не хуже рыцарей легендарного шестнадцатого века. Правда, он немножко стар, но что за важность, если только в семьдесят или в восемьдесят лет он походит па твоих героев. Родольфу фон Эппштейну только семьдесят два года.

— Ужели, папенька, вы думаете, — сказала девушка с веселою улыбкою, — что я так худо знаю свою Германию? Граф Родольф уже тридцать лет женат на сестре моей доброй тетушки.

— Ну, если нельзя обмануть твою ученость, надо признаться, что мои старинный друг просит твоей руки для одного из своих сыновей. К несчастию, ему только тридцать лет и у него еще мало седых волос, но будь спокойна, годы прибавятся, поседеют и черные кудри. Прибавь к этому старинный замок в горах Таунус, в нескольких милях от твоего любимого Рейна, замок, где рассказывают самую чудную легенду о какой-то графине, которая выходила из могилы.

— Какая это легенда, папенька? Вы знаете ее? — спросила девушка, в глазах которой заискрилось любопытство.

— Не совсем. Но твой жених расскажет тебе все подробно; я наперед объявлю ему, что это единственное средство завоевать твое сердце.

— Мой жених, папенька? Значит, вы согласны на этот союз?

— К сожалению, так, мое бедное дитя; я должен, скрепя сердце, лишить тебя удовольствия наслаждаться романтической любовью, — а как очаровательны эти сцены запрещенной любви, тайного брака и, наконец, прощения родителей, не правда ли? Но что делать? По старой дружбе с Эппштейнами я желаю этого брака. Ты скоро увидишь своего жениха и сама можешь судить о моем выборе.

— Как зовут этого искателя моей руки, который должен одушевить моего Гетца? — спросила девушка.

— Максимилиан, — отвечал герцог.

— Максимилиан. Это имя обещает многое. Максимилиан для врагов, но не для меня. Этот человек, железный в битвах, должен быть нежен в любви. Какая прелесть делать ручными этих львов и одним взглядом заставлять краснеть того, кто ужасает своею шпагою!

На другой день после этого разговора, в котором проявилась поэтическая мечтательность Альбины, Максимилиан фон Эппштейн приехал в Вену. Легко понять, что он скорее мог поправиться мечтательной Альбине, чем герцогу. Герцог — тонкий дипломат, который привык приподнимать маски, чтобы видеть истинное лицо, — нашел в Максимилиане более самолюбия, чем достоинства, более гордости, чем ума, более расчета, чем любви. Но Альбина смотрела на него сквозь поэтическую призму; его грубость казалась ей рыцарскою простотою, холодность — благородством. С детскою доверчивостью она высказывала ему свои мечты о героях, и Максимилиан старался подделываться под ее вкус; он высказывал глубокое презрение к протоколам и политическим трактатам, зато геройски бренчал своими шпорами и шпагою. Альбина попросила его рассказать легенду о замке Эппштейн. Максимилиан плохо изучал науку красноречия, но бойко владел языком; кроме того, он желал понравиться и потому рассказал историю своего замка так увлекательно, с таким чувством, что совершенно покорил романтическую девушку. Вот что говорило предание о замке Эппштейн.