Альбина - Александр Дюма (1994)

Через три дня после несчастной смерти Альбины ее тело было предано земле. Отдав последний долг своей супруге, граф уехал в Вену и прожил там целый месяц. В его отсутствие слуги постарались удалить с глаз все, что могло вызвать воспоминание о покойной. Но, возвратившись в замок своих предков, Максимилиан почувствовал невольный страх от своего одиночества; его старший сын Альберт был отдан в один венский пансион, а бедного сиротку Эверарда воспитывала добрая Вильгельмина. Еще сильнее затрепетало сердце Максимилиана от какого-то непонятного ужаса, когда он вошел в красную комнату. В огромном камине с треском пылали дубовые дрова, но в этой пустой обширной комнате было холодно, как всегда. На столе ярко горели свечи, но их свет, казалось, не падал на мрачные стены. Время от времени повторялся жалобный вой ветра, предвещавший страшную бурю. Граф, склонив голову на грудь, задумчиво бродил взад и вперед и изредка бросал робкий взгляд в темные углы или на волнующиеся занавесы.

— Дикая мечта воображения! — говорил он про себя. — Неистовый вой ветра представляется каким-то отчаянным стоном мертвецов, да вопль душ, носящихся над неодушевленною природой, погребальный переклик покойников… о! это было бы ужасно!

Граф остановился и с трепетом прижался к камину; его давили мрачные идеи.

— И эти покойники, — продолжал он, — которые так жалобно стонут в коридорах замка, быть может, мои предки. Их так много; под этой кровлею смерть собрала богатую жатву. Но что до далеких предков? Моя мать… о, как часто я заставлял ее страдать и плакать! Быть может, и мой отец рано еще слег в свою могилу — я сократил его дни! Мой брат, верно, давно соединился с родителями; со времени разлуки до сих пор я не слышал о нем никакого известия. Но это не все. Там и бедная Берта, моя первая жена; там…

Граф опустился в кресло, как будто истомленный усталостью.

— Там и другая, — продолжал он, едва переводя дух, — Альбина… которая изменила мне. О! Ее стон должен быть громче других. Она умерла не так, как Берта… я убил ее… Нет, я наказал ее и не раскаиваюсь в этом.

В эту минуту жалобно застонал ветер. Граф побледнел; ужас пронзил его; он встал с кресла.

— Как холодно здесь! — сказал он вслух и бросил в камин еще одно полено.

— И как темно! — произнес он и зажег еще свечу, стоявшую на камине.

Но напрасно; холодно было в его сердце, мрачно было в его душе. Он старался рассеять мрачные думы и искал защиты в самолюбивых мечтах.

— К черту все эти химеры! — сказал он. — Напишем письмо к Кауницу.

Он сел к письменному столу, взял перо и написал: «24 января 1793 года». Перо выпало из его рук.

— Ровно месяц как она умерла, — проговорил он, встав с кресла.

Тяжкая грусть стеснила его сердце. Он предчувствовал, что будет что-то необыкновенное, сверхъестественное, неожиданное. Все наводило на него ужас. И однообразный звук маятника, и мерцающий свет огня, и далекое завывание собак, и шум собственных шагов — все смущало его сердце. Он неподвижно стоял у стены, ожидая чего-то ужасного. Какие-то невидимые существа, казалось, носились в безмолвной и мрачной комнате и рассеивали немые ужасы. Вдобавок ко всему он вспомнил темную легенду о графине Элеоноре, вспомнил день смерти Альбины и предание о рождественской ночи. В глубине души его звучали последние слова невинной графини.

— Глупая фантазия! — сказал он вслух, желая избавиться от смутных дум.

В эту минуту послышался крик ребенка, и это было наяву. Крик раздавался из верхнего жилья, находившегося над красною комнатою.

«Вот еще, — подумал граф, — после матери начинает сынок, этот Эверард, ее сын, которого я должен воспитывать в своем доме как собственное дитя, чтобы скрыть позор матери! Но замолчит ли он наконец. Вильгельмина, верно, ушла и оставила его одного в колыбели. Так-то она исполняет последнее завещание своей подруги».