Рассказы о любви - Людмила Петрушевская (2011)

Короче, Карп с Мишей хорошо поработали над образом Лошади, Миша даже на радостях приволок старую пишущую машинку «Москва», единственное наследство от иногородней матери, и в самом конце марта (запомним эту дату) в университете искусств был показ материала для кафедры.

Спектакль одобрили, мастер сдержанно похвалил образ Лошади, особенно ее танец, чечетку на каблуках-копытах. Педагог по вокалу тогда выступила с анализом образа Лошади в смысле вокального мастерства и заколебала коллег анализом бельканто и как его преподавать в случае средних способностей.

Зрители же горячо приняли образ Лошади, хохотали и кричали «браво».

Как сонные мухи, Карпик с Мишей собирали ноты, а когда очнулись, все было кончено, народ отчалил, метро уже не возило, и эти двое пошли вверх по черной лестнице, Миша там уже раньше ночевал.

У чердака за щитами каких-то декораций стоял продавленный матрац. Миша впервые изменил жене-педагогу, Карп стала женщиной без звука жалобы.

В дальнейшем спектакль с большими трудами повезли на студенческий фестиваль в маленький финский городок Хювяскюля, и там Карпенко получила приз за лучшую женскую роль второго плана. Текст грамоты был по-фински, ее повесили в рамке на кафедре, а статуэтку отдали на хранение мастеру курса.

И из студентов этого курса мастер создал наконец свой театр где-то на окраине Москвы. Муниципалитет предоставил помещение типа склада. Директором стал старый друг мастера, опытная лиса Осип Иванович Тартюк (в дальнейшем Оська).

Оська стал искать следующую пьесу. Финский эпос с поющими лошадьми мало кого мог заинтересовать в спальном районе Москвы и в сугубо деловом муниципалитете, куда чиновники съезжались на бронированных джипах на случай взрыва. Финская деревня, еще чего!

Поэтому Карпика не взяли в штат театра. Тощая лупоглазая артистка не приглянулась Оське. Он любил толстых. Каждую полную женщину он театрально провожал возгласом «какой кентавр пошел!» и на банкетах после третьей рюмки горделиво утверждал, что «во всех случаях меня интересует только толстый зад».

Безработная выпускница Карпенко побегала и нанялась на окраинную оптовку продавцом овощей, пока что на два дня в неделю и за небольшие деньги. Положение ее было тяжелым (четвертый месяц беременности).

В ближнем микрорайоне она сняла койку на кухне в семье потомственных алкоголиков, Паши и его огромной жены по прозвищу Слон. Оба их сына сидели в зоне. Супруги летом ходили дружной парой в шортах, полученных от благотворительных организаций типа «врачи без границ», питались бесплатными обедами и искали бутылки в известных местах, как опытные грибники, под лавочками и по контейнерам. Слон даже подобрала себе у иностранцев какой-то импортный сиреневый капор с кружевами, точно под цвет лица, и носила его. Зимой они работали слепцами и свято хранили две палочки, черные очки и зачем-то собачий ошейник с ремешком под кроватью Карпа, всё сложили за ее чемодан. Хорошо что Слон никогда ничего не варила и в кухню заглядывала только по ошибке, когда бегала в преддверии белой горячки. Зато ночи напролет в их комнате шла гульба. Собирался высший двор, элитное общество окрестных людей, а также их близлежащих подруг, начинающих и пожилых красавиц. Абы кого, отщепенцев, не пускали. И эти отщепенцы иногда ломились в квартиру до зари, просились в рай, одиноко стуча копытом в битую дверь. К утру стандартно происходила драка. Иногда приезжали невыспавшиеся менты. Ежедневно приходилось мыть ванну и неоднократно туалет.

Карпенко поменяла разбитое стекло в кухонной двери на толстую фанерку, вставила замок и, вспомнив классику, приключения Одиссея, стала на ночь затыкать уши теплым воском. Все-таки она была очень образованным человеком.

Миша нашел Карпенко сразу, как только она, устроившись, приехала в театр с дарами — привезла в общежитие фруктов и оставила свой адрес подружке с курса. На всякий случай. Знала, однако, что делала.