Анатомия любви - Скотт Спенсер (2014)

– Я жалел, что она не забеременела в ту ночь, – сказал я, а затем, пораженный звуком собственного голоса, пораженный смыслом своих слов, зарыдал.

Зал ресторана двигался – не пьяно шатался, а медленно, как будто действительно сам по себе, проплывал сквозь время и пространство, как плывут, конечно же, все вещи на свете, но только безумцы это замечают.

– Не сомневаюсь, что так и было, – согласилась Энн. – Но то твоя история, а это – моя. Та ночь изменила все – все, что я знала о физической любви и о Хью. Потому что, надо сказать, знание было неполным. Я никогда не испытывала оргазма, в большинстве случаев даже не приближалась к этому состоянию. Только мастурбируя, но никогда – с Хью. И конечно же, я винила его – винила мужчин вообще, не только Хью, но и всех парней, с которыми спала до него и в те времена, когда он спасал демократию, всех их, и себя тоже, но больше всего я винила Хью, и только Хью. За то, что слишком маленький, слишком быстрый, слишком горячий, слишком нежный, слишком эгоистичный. Да какая разница? Я даже не вникала в суть. Но в ту ночь я вся пылала. И образ вас двоих там, внизу, так и горел перед глазами. О господи, это была прямо порнография, я двигалась под Хью, зная, что под нами двумя есть еще вы двое. Я была уверена, что у меня получится, и я никогда больше не винила Хью, потому что Хью был безупречен. Он не делал ничего нового – я даже не знаю, успел ли он окончательно проснуться, но он был безупречен. Нетороплив. Я знала, что обязательно кончу. Ноги у меня стали как ватные и в то же время окаменели. Первый раз в жизни я действительно не сдерживала себя. – Внезапно Энн замолчала.

Она допила глоток вина, оставшийся в ее бокале, потом взяла мой, но он был пуст. Она казалась измученной. Из-за тонкой пленки испарины пудра у нее на лице сделалась какой-то рыхлой. Несмотря на утонченность черт, на прямую спину, неизменное изящество жестов, Энн выглядела как брошенная женщина средних лет, которую в этом темном, жарком баре знают и бармены, и официанты, которая вечно без денег, одинока и несдержанна на язык.

– Существует простой закон, – сказала она, облокачиваясь на стол и бросая на него салфетку. – Каждый раз, когда говоришь правду, ты еще и каешься. Нет покаяния, нет правды.

Официант, вероятно, наблюдал за нами, дожидаясь, когда энергия Энн несколько поиссякнет. Теперь он стоял перед нашим столиком, собирал посуду, старательно проверяя, не осталось ли вина на дне какой-нибудь из бутылок.

– Кофе, десерт? – спросил он, глядя при этом на меня.

– Сколько времени, Карло? – спросила Энн.

Руки у него были заняты тарелками, однако он развернул запястье, чтобы Энн смогла посмотреть на его часы.

– Ой! Без десяти десять. Я опоздала на свидание. – Она казалась обеспокоенной, даже слегка напуганной, но потом проговорила: – Тем лучше! Я никогда никого не динамила с шестнадцати лет!

Мы вернулись к ней на тот случай, если ее друг до сих пор ждет. Когда мы были уже перед ее домом, Энн сказала:

– Если он до сих пор там, я упаду в обморок.

Только я так и не понял, случится ли это от радости, удивления или разочарования. Что касается меня, мои желания были погребены под слоем усталости и привычной, но выматывающей зависти к себе самому: мальчишка, в чьей жизни был вечер, о котором Энн рассказала в «Таверне Пита», все еще властвовал надо мной, однако чем дальше, тем больше он отдалялся от меня. Хотя я по-прежнему верил, что то «я», которое тогда занималось любовью с Джейд, было моим лучшим «я», теперь оно больше походило на младшего брата, чьи подвиги, чьи восхитительные закидоны приводят в изумление и одновременно пугают.

– Что ж, в холле его нет, – сказала Энн.