Ключи счастья. Том 2 - Анастасия Вербицкая (1993)

Но это длится один миг. Лицо ее гаснет. Усталость растягивает напряженные мышцы. С вздохом облегчения она ложится на кушетке, обняв подушку, прижавшись к ней щекой.

Обессиливающее безразличие обнимает вновь ее душу, обволакивает сознание. Но это отрадно. Заснуть бы теперь! У нее нет иных желаний. Только чтоб голос Марка баюкал ее. Этот вкрадчивый, сдержанно-страстный, богатый голос, всегда волновавший ее, всегда подчинявший.

Штейнбах подходит тихонько и садится рядом. Не открывая таз, она протягивает руки и обнимает его голову.

Он приникает к ней, как ребенок, измученный наказанием, когда жестокая, но любимая рука вдруг погладила его по голове. Сердце Мани бьется. Он это слышит. Для кого бьется оно сейчас?

— Маня, я скажу тебе еще…

— Говори, Марк! Говори.

— Когда ты разлюбила меня…

— Я никогда не переставала любить тебя, Марк.

— Все равно, когда я уехал, оставив тебя с Гаральдом, — говорит он, невольно почему-то понижая голос до шепота, — я старался понять, что связывает нас? Зачем ты говоришь со мной по телефону, любя другого? Почему, тоскуя о нем, ты вспоминаешь обо мне? И я понял, Маня, когда ты позвала меня, как господин, а я вернулся, как раб… Хочешь, я скажу тебе?

Она кивает головой, не открывая глаз.

— В нашей любви ты — мужчина. Я — женщина. — Ты приказываешь, я покоряюсь. И если я не могу жить без тебя, Маня, то и ты…

Она на мгновение открывает глаза и нежно, слабо улыбается.

Как хорошо, что он говорит так убежденно, с такой силой! Пусть думает за двоих! Пусть борется за двоих. Пусть решает. Она устала. Она изнемогла. Она рада подчиниться. Какой-нибудь выход должен быть. Он его найдет. Пока Марк с нею, все хорошо. Его рука крепка, и его сердце верно.

— Ты хочешь заснуть? — тихонько спрашивает он.

— Да, но не уходи. Сиди рядом. Обними меня. Мне холодно, Марк.

Ее зубы стучат. Он закрывает Маню пледом. Она лежит с закрытыми глазами, и тень от ресниц падает на похудевшие щеки.

Не совладав с порывом печали и нежности, он прижимается лицом к ее груди.

Опять, опять вдвоем, обнявшись тесно, как тогда, перед лицом Смерти. Он это знал. Он знал, что она снова позовет его, когда таинственные шаги зазвучат опять поблизости и ужас одиночества охватит ее.

Он думает, закрыв глаза: «Благодарю тебя, жизнь, за то, что ты приберегла на мою долю хотя бы эти минуты».

И, точно угадав его мысли, она вдруг открывает глаза, полные мрака и тревоги. И спрашивает:

— Ты не покинешь меня, Марк? Никогда? Ни для кого?

— Никогда. Ни для кого.

Они долго молчат, обнявшись еще теснее и горестнее.

«Заснула», — думает он.

Вдруг она говорит, как в бреду, полушепотом:

— Все это сон, Марк?

Мгновенно встает перед ним картина прошлого. Украинская ночь. Беседка. Звезды вверху. Жаркие объятия. И страстный шепот.

— Сон, — чуть внятно отвечает он. И сердце его стучит. Он ждет дальнейших слов, как заклинания.

И слышит опять печальный шепот:

— Нас разлучит только смерть?

— Смерть, — отвечает он, как эхо, весь во власти прошлого.

Зина Липенко уже с четверть часа сидит у Мани, добиваясь ее согласия устроить благотворительный концерт до отъезда труппы из Петербурга.

Маня отказывается. У нее нет энергии. Она еще совсем больна.

— Вы давно видели Дору?

— Вчера.

— Скажите откровенно, как она? Все это… помните, тогда, на выставке? Говорила она вам что-нибудь?

— Вы были жестоки с нею. Сначала я вас поддерживала. Но потом, когда мы вышли с нею… Я никогда не видела ее в таком отчаянии. Она насилу доехала до дому.

Маня закрывает лицо руками.

— Вы правы. Я была жестока.

«Я была безумна, — думает она. — Ревность и страсть — это безумие, наплывающее на нас из мрака. Лицо нашей души искажается. И просыпается зверь…»

— Дора — девушка или замужняя?