Ключи счастья. Том 2 - Анастасия Вербицкая (1993)

— Куда уйти от людей, Марк? — шепчет она с тоской.

— Уедем нынче в Тироль! У нас две недели до твоего выступления в Лондоне. Ты отдохнешь.

Она думает. Потом взгляд ее падает на «Illustration».

— Нет, Марк. Подождем немного, еще немного.

Без стука в дверь и доклада входят фрау Кеслер и бонна с Ниной на руках.

— Мы едем в лес. Погода чудная, — говорит фрау Кеслер, здороваясь со Штейнбахом.

Нина тянется к нему и сердито бьет маленькими ножками бонну по животу за то, что та повернула к кушетке.

— Ma… Ma… Kx… — кричит она. И прелестно улыбается.

Штейнбах берет ее из рук бонны. Нина вцепилась ручкой в его бороду и звонко, торжествующе смеется.

— Вечно так! — ревниво шепчет Маня, опуская на колени руки, которые тянулись к ребенку.

Он несет девочку к кушетке и наклоняет ее над сердитой Маней.

— Теперь поцелуй му… — примиряюще говорит он.

— С твоего разрешения? — бросает Маня, сверкая глазами.

— Му… — снисходительно лепечет ребенок и подставляет матери щечку.

— Не надо! — говорит Маня, холодно отстраняясь.

— Как ты нынче расстроена! — огорченно замечает он. — Но зачем срывать на ребенке твои нервы?

Девочка равнодушно отворачивается от матери и крепко обнимает ручонкой шею Штейнбаха.

Он осыпает ее поцелуями и спускает на пол. Бонна оправляет на ней платьице. Ребенок важно подает ручку фрау Кеслер. Нина идет гулять, не оглянувшись.

— Настоящая женщина! — с горечью срывается у Мани.

— Вся в мать, — подхватывает Штейнбах. И губы его морщатся.

Маня вдруг вскакивает.

— Нина! Ниночка! — кричит она жалобно. И кидается к двери.

Она отворена. Штейнбах видит странную картину.

В салоне Маня опускается на колени перед девочкой. Она страстно обнимает ее, покрывает все ее лицо поцелуями, полными такого отчаяния, как будто в этом ребенке — все, что осталось у нее в жизни.

«Однако это серьезнее, чем я предполагал», — думает Штейнбах с растущей тревогой.

— Му-у… — протестует Ниночка, недовольная тем, что смяли ее лебяжий пух.

— О чем ты плачешь, глупая? — по-немецки спрашивает фрау Кеслер. — Что за сцены перед ребенком?

Маня машет рукой и бежит назад. Она опять падает на кушетку лицом вниз, и плечи ее вздрагивают.

Задумчиво ходит Штейнбах по комнате. Все затихло в доме. И оба они молчат. Но тревога все растет.

Как страшно все неведомое, что грозит отнять у него эту женщину, ее капризное чувство! Все, что грозит нарушить его привычки. О, эта сладость привычки, знакомая только усталым людям! Этот страх перед новизной и переменой.

Утром, на другой день, Маня еще в постели требует все газеты. Ей приносят целый ворох.

— Почему ты не встаешь? — тревожно спрашивает фрау Кеслер, входя в спальню. — Больна?

Маня не отвечает. Словно не слыша, глядит она перед собой в одну точку.

Фрау Кеслер садится на постель.

— Манечка, что случилось? Говори. Тебе будет легче.

Словно просыпаясь, глядит на нее Маня. Потом берет с одеяла газету и протягивает ее. На второй полосе портрет девушки. Она совсем юная, худенькая, с наивными глазами. Прелестная, доверчивая улыбка озаряет это миловидное лицо.

— Кто это? — с недоумением спрашивает фрау Кеслер.

— Возлюбленная того анархиста.

— А, вот что! — Фрау Кеслер с новым интересом разглядывает портрет. — Она еще девочка… И какая милая улыбка!

— Теперь она уже не улыбается.

Фрау Кеслер быстро поднимает голову. Глаза Мани глядят вверх все с тем же выражением.

— Несчастная! Где-то она теперь?

— В тюрьме, — тем же странным голосом отвечает Маня. — Ее арестовали как сообщницу. Она помогала делать бомбы…

— Она? — В третий раз фрау Кеслер хватается за газеты. Теперь в глазах ее ужас.