Ключи счастья. Том 1 - Анастасия Вербицкая (1993)

— Нет этой разницы! Нет! — пылко кричит она и встает. — Николенька! Отбрось предрассудки! Дело идет о счастье твоем и моем… О моей жизни даже… Неужели ты думаешь, что я останусь жить, если ты оттолкнешь меня? Подумай, подумай, прежде чем уходить! Я чувствую, что ты уйдешь сейчас. Николенька! Клянусь тебе, я не была легкомысленной! Не была фальшивой, не была ничтожной никогда! Клянусь, что я отдавалась любя! Только любя…

— Ты? Отдавалась?… Ему?..

У самого лица своего она видит эти бешеные прыгающие зрачки. Это белое, искаженное, страшное и чужое лицо. Он держит ее за плечи, готовый убить ее. Она это чувствует. Но она бесстрашно глядит в эти зрачки. Она не знает за собой вины теперь. Ее душа чиста.

— Да… конечно… Ведь я же его любила!

Стиснув зубы, он изо всей силы отталкивает ее. Она падает и ударяется головой о спинку кушетки.

Он бежит к двери.

Но силы вдруг оставляют его. Он садится на стул и закрывает лицо руками. Рыданье без слез сотрясает его плечи. Она поднимается а ужасе. И садится опять.

— Николенька… Неужели ты Предпочел бы, чтоб я молчала? Неужели я должна была солгать?

— Ты лгала. Ты обманула меня.

— Нет!.. Нет!.. Нет!. Ты у меня ничего не спрашивал. Вспомни! Ты взял меня… как рвут цветы по дороге. А я люблю мое прошлое. Оно мое. Я никому не обязана отчетом.

— Я считал тебя честной.

— А разве я бесчестна? За что ты меня оскорбляешь?

— О, недаром я боялся. Послушай, если в тебе есть еще хоть капля порядочности, ответь мне сейчас: ты виделась с ним здесь?

— Да! — гордо говорит она и смотрит ему в лицо с вызовом.

Он закрывает лицо руками.

Только на миг. И когда открывает его вновь, оно хотя и искажено страданием, но глаза уже холодны. Чувствуется, что решение его созрело.

— Слава Богу, что не поздно! говорит он, как бы думая вслух. — И ты… может быть… опять…

— Да! — твердо перебивает она, и лицо ее бледнеет. — И я опять отдавалась ему. Потому что… в ту минуту я его любила больше, чем тебя…

Он встает, держась рукой за горло. Этого он не ожидал.

Она тоже встает. Глаза ее пылают. И она сама не замечает, что дрожит всем телом.

— И мне нечего стыдиться моих порывов. Они были искренни и прекрасны. Слышишь ты? Я не боюсь твоего презрения… Разве любовь не свободна? Разве мое тело, вот эти руки, губы не мои? О, какое ослепление! За что ты отрекаешься от меня? Разве я не рву с прошлым? Не отдаюсь тебе с восторгом? Отказываюсь уехать с тобой? Разве, пока я люблю тебя, я не обещаю тебе любви и нежности? И верности… Да! Видит Бог, что я о тебе одном мечтаю. Тебя одного люблю, пока ты со мною… когда ты меня не терзаешь. Вот ты глядишь на меня с ужасом и… отвращением. Как будто я не была искренней и правдивой всегда! Как будто я торговала своими ласками. Жалкий человек! Зачем ты меня отталкиваешь? Ты будешь страдать вдали от меня. А я здесь умру с отчаяния. А что случилось? Ты сейчас целовал меня, прижимал к сердцу. Разве я стала другою? Что изменилось, скажи? Я тебе предлагаю любовь — смелую, свободную, прекрасную, правдивую… Чего же ты хотел от меня?

— Ничего, — говорит он глухо, и верхняя губа его судорожно вздергивается, обнажая десны. — Мне ничего от вас не нужно… Все было. ошибкой…

Она ясно видела, пока говорила, как умирал в нем тот, кто любил ее, кто был ей близок. Отвращение сменялось страхом. Страх — холодом. В этом цепеневшем постепенно лице умирало чувство. Уходило из него, как солнце из дома в час сумерек. И когда безразличие сковало его черты, как маску, все стало в нем серо, темно, бездушно.

И тогда она поняла. И смолкла внезапно.

Он глазами поискал шляпу. Увидал ее на столе.

Она провожала все его движения широко открытыми глазами.

У двери он оглянулся. Врожденная, годами воспитания привитая корректность остановила его на самом пороге. Он скользнул холодными глазами по лицу Мани, надменно кивнул головой.

Дверь закрылась за ним.