Ключи счастья. Том 1 - Анастасия Вербицкая (1993)

О, как знаком ей этот первый взгляд Мани! Затуманенный, бессознательный взгляд дремлющей души. Сколько раз, еще в гимназии, она видела это прекрасное, невинное выражение, когда будила девочку. Без трепета Соня никогда не могла заглянуть в эти зрачки. Ей чудилось, она видит в них лазурный луч. Как мост, по которому душа спускается на землю с райских высот, где блуждала во сне.

Она чувствовала в эти минуты ярче даже, чем когда читала «Эмиля» Руссо, что безгрешен и чист приходит человек на землю. И только жизнь научает его греху. И законы делают его преступным.

Соня глядит, потрясенная. О, эти невинные глаза души, не знающей лжи и греха! Как после такой ночи, после такого падения лицо может отражать невинность души? Быть таким прекрасным?

Но это длится только миг. Сознание пробегает, как молния, по чертам и искажает их. Маня вскакивает и хватает себя за голову. Отвращение, страх, мольба в огромных померкших глазах. О, жалкое, бедное личико!

Но… порок наказан. И Соня чувствует удовлетворение.

— Что я наделала? Боже!.. Что я наделала?!

Она падает лицом в подушки.

Что это было вчера? Не сон? Нет?… Вот эти руки, ее руки обнимали чужого человека? Ее губы горели под его губами? И тело ее отдавалось без любви?… Откуда это наваждение?… Не она ли еще вчера утром решила стереть прошлое? А вечером своими руками затянула петлю над своей головой!

Она плачет так отчаянно, что Соня смягчается. Она даже готова простить. Но презрение еще звучит в ее тоне. Невольное презрение нормального человека к вырожденцу.

— Ну довольно! Успокойся! На… Выпей воды! Ах, Маня! Маня… Легкомысленная ты стрекоза… Теперь возьми себя в руки и будь холодна со Штейнбахом! Скажи ему, что ты…

Маня вдруг вскакивает.

— Я его ненавижу! Ненавижу!.. Мне нечего ему говорить… О, какое отвращение!.. Он не смеет… Он не должен больше приезжать…

Она вдруг хватает стакан с водою и хлопает его оземь. Вода обливает туфли Сони.

— Ты с ума сошла?

Соня в испуге кидается в сторону.

— Да!.. Да!.. Да!.. — бешено кричит Маня, топочет ногами и рвет на себе волосы. — Я хочу убить его! Я хочу умереть…

— Ах, пожалуйста!.. Сделай одолжение! Умирай! Никто не заплачет…

— Я ему напишу, чтоб ноги его не было здесь! Но Соня багровеет мгновенно, как отец.

— Посмей только! Посмей! Ты забыла, что я его… Разве ты одна на свете? Ах! Всегда ты была такой! Но я не позволю тебе оскорблять его! Слышишь ты? Не позволю!

Это первая их крупная ссора.

— Маня! — кричит дядюшка, стоя у лестницы в светелку. — Иди. Поклонник приехал.

С площадки сверху глядит на него стаявшее бледное личико с огромными испуганными глазами.

— Кто?

— Эге!.. Вопрос недурен. Который из двух, спрашиваешь ты? Летучий Голландец.

— Штейнбах? — кричит Соня.

И кидается вниз, оттолкнув Маню.

— И знаешь, душа моя? Он очень эффектен верхом. И чудная лошадь. Вчера я не обратил внимания. Не хуже твоего Нелидова в седле. Ей-Богу! Поди ж ты! И почему мне всегда казалось, что нет еврея, который не боялся бы лошадей и собак?

Маня сходит вниз не скоро. Все в парке. «Слава Богу!..»

Как она ни старается владеть собою, но лицо ее выдает. Штейнбах говорит с дядюшкой. Он внезапно оборачивается на ее шаги. И, окинув ее всю одним острым взглядом, почтительно склоняется перед нею. Соня, сощурившись, с видом классной дамы, зорко следит за обоими.

Вот Маня подняла ресницы. Ах! Если бы взгляды могли убивать, бедный Штейнбах лежал бы бездыханным на песке. Как она отдернула руку! Точно действительно дотронулась до жабы. Она даже не хочет скрыть брезгливости.

«Подлая девчонка!.. — думает Соня. — Ну, погоди…»

— Маня! — как-то слащаво говорит Вера Филипповна, — какое удовольствие предстоит нам всем! Марк Александрович справляет послезавтра день рождения. И приглашает нас на пикник. Будет катание на лодках, иллюминация…