Мария - Хорхе Исаакс (1980)

– Хотите, переночуем тут? Хозяева – славные люди, и корм для мулов найдется.

– Не ленись, – отвечал я, – спать мне совершенно не хочется, а мулы еще бодрые.

– А вы не торопитесь, – возразил он, поддерживая мне стремя. – Я хочу только дать им немного освежиться, а не то как бы не задохнулись. Хусто направляется в Хунтас, – продолжал он, снимая подпругу с моего мула, – тот парень, которого мы встретили в Пуэрте, сказал, что этой ночью Хусто сделает привал в Санта-Ане, если не успеет дойти до Охаса. Где встретим его, там и выпьем шоколаду да часок поспим. Согласны?

– Конечно. Только завтра к вечеру мы должны быть в Кали.

– Вряд ли – около семи мы попадем в Сан-Франсиско, но только если будете ехать следом за мной, а не то дай бог добраться до Сан-Антонио.

Разговаривая, он протер хребты мулов анисовой водкой. Затем высек огонь, закурил сигару, разбранил парнишку с вьюками, который отстал от нас якобы из-за того, что его мул «очень тупой», и мы отправились дальше, напутствуемые лаем дворовых шавок.

Хотя дорога была хорошая, вернее, сухая, мы добрались до Охаса только после десяти. На плато, венчающем перевал, белела палатка. Лоренсо, вглядевшись в мулов, что паслись по краям тропы, сказал:

– Вот он, Хусто. А вон бродят Тамбореро и Фронтино, они никогда не убегают.

– А это чьи мулы?

– Да мои.

Глубокое безмолвие царило вокруг стоянки. Свежий ветер пробегал по тростниковым зарослям на склонах и порой раздувал угасающие угли в двух кострах, разложенных рядом с палаткой. У одного костра, свернувшись клубком, спал черный пес; почуяв наше приближение, он зарычал, а признав во мне чужака, громко залаял.

– Слава деве Марии! – произнес Лоренсо приветствие, обычное среди погонщиков при встрече на месте ночлега. – Молчать, Бородач! – крикнул он собаке, слезая с седла.

Высокий стройный мулат вышел к нам, пробравшись между тюков табака, наваленных вдоль скатов палатки, там, где они не доходили до земли. Это и оказался старший погонщик Хусто. На нем была парусиновая рубаха, притязающая на сходство с короткой курткой, и широкие штаны, голова покрыта стянутым на затылке платком.

– Привет, ньор Лоренсо, – сказал он, узнав хозяина. – А это уж не сеньорито ли Эфраин?

Мы ответили на приветствие, Лоренсо – дружеским ударом по плечу и каким-то острым словцом, я, несмотря на усталость, как мог любезнее.

– Слезайте с мулов, – продолжая погонщик. – Они, наверное, устали.

– Это твои мулы устали, – отвечал Лоренсо, – ползают, как муравьи.

– Сами увидите, нисколечко. А что это вы тут делаете в такой поздний час?

– Едем своей дорогой, пока ты храпишь. Хватит болтать, вели-ка раздуть угли, будем шоколад варить.

Вслед за Хусто, который принялся раздувать огонь, проснулись и другие погонщики. Хусто зажег огарок свечи и, пристроив его в дупле дерева, расстелил для меня на земле большую чистую шкуру.

– А вы куда сейчас направляетесь? – спросил он у Лоренсо, который вытаскивал из сумы наши припасы в добавление к шоколаду.

– В Санта-Ану, – отвечал тот. – Как мулицы? Сын Гарсии сказал мне в Хунтасе, что Росилъя у тебя притомилась.

– Она единственная бездельница, но ничего, кое-как доплелась.

– Не наваливай на них слишком тяжелый груз.

– Ну, на это у меня смекалки хватит! А как бодро шли сначала, окаянные. Правда, Мансанилья вздумала дурить в Санта-Росе, – поглядишь, такая тощая, а хитрее всех. Но и та пошла как следует: от Платанареса веду ее с вьюками.

Появился котелок с кипящим шоколадом, и погонщики наперебой стали предлагать нам. тыквенные чашки, отвязывая их от поясных ремней.

– Черт возьми! – воскликнул Хусто, глядя, с каким удовольствием я глотаю этот по-простецки сваренный и поданный, но подоспевший в самое нужное время шоколад. – Кто бы узнал сеньорито Эфраина! Совсем загнал ньора Лоренсо, да?