Разбитый - Истон Эли

— Ты ведь знаешь, что мы тебя любим, да? И мы очень тобой гордимся. У меня разбивается сердце за всех этих родителей. Не знаю, что бы мы делали, если бы потеряли тебя.

— Я знаю, — у меня были потрясающие родители. Они всегда поддерживали меня, не смотря ни на что. И так как я был единственным ребёнком, у них не было лишних наследников.

Мой папа был высоким и всё ещё тощим, в свои сорок с хвостиком лет. У него было узкое лицо, по сравнению с моим и маминым, культурный вид и волосы с проседью. У него был мягкий голос и мягкие руки. Он был тихим парнем, и это мне в нём нравилось. Он сжал мою руку.

— Если тебе что-нибудь нужно, Лэнни, если ты хочешь с кем-нибудь поговорить… У меня уже есть несколько рекомендаций от друзей с работы. Есть имена двух отличных терапевтов. Может, тебе было бы неплохо к ним сходить, просто чтобы кто-то кроме нас помог тебе во всём разобраться.

— В этом невозможно разобраться, — горько сказала моя мама.

— Я знаю, любимая.

— Но твой папа прав, — она подняла подбородок. — Я знаю, что в школе предлагают посещение психотерапевтов, чтобы справиться со скорбью, но это будет только для тебя.

— Я подумаю над этим. Сейчас я просто хочу лечь.

— Конечно, милый, — мама погладила меня по волосам, что было слишком, так что я отошёл в сторону. Тогда она улыбнулась, будто я вёл себя как типичный подросток. — Я собиралась приготовить на ужин что-нибудь лёгкое. Может, рулеты из лаваша. Хочешь, я принесу тебе тарелку в комнату?

— Да, спасибо, мам.

Я поднялся наверх, в свою комнату. Мне пришло в голову, что стоит прогуляться или что-то ещё. Это могло очистить мою голову и пробудить от тяжести скорби. Но у меня не было для этого настроения. Кроме того, я хотел сделать кое-что другое.

Я сбросил обувь, снял одежду, в которой ходил на похороны, и надел свои самые растянутые спортивные штаны. Затем сел на кровать, скрестив ноги, и достал телефон. И стал смотреть на номер Брайана.

Боже, он сегодня выглядел чертовски плохо. Он потерял как минимум четыре с половиной килограмма, а лишних у него не было. Он всегда был золотым, сиял здоровьем. Идеальный американский мальчик, видимый издалека, неприкасаемый. Но сегодня он был бледным и хрупким на вид, с тёмно-фиолетовыми кругами под глазами. Наверное, такое бывает, когда чуть не умираешь. Но что меня действительно задело, так это того, что я увидел в его глазах.

За прошедшую неделю я часто видел такой взгляд. Некоторым детям в Уолл удалось быстро отойти от стрельбы. Некоторые даже были отчасти взволнованы этим. Большинство дурачья и близко не находились к пути стрелков и не потеряли никого, кто был бы им дорог.

Но большинство были ошеломлены и травмированы. Школу закрыли на две недели. Она должна была открыться для уроков только с 15-го октября. Но там происходили импровизированные собрания, у школьного знака люди оставляли цветы и фотографии, открытки и плюшевых животных. В четверг там был молебен. Я присутствовал при этом, вместе со своими родителями, и один раз возвращался туда с Мэдисон и Джозией, чтобы отнести цветы. А потом была дюжина похорон. В каждом месте собиралось немало учеников, все плакали и обнимались.

Больше всего меня поражал страх в глазах людей. И ошеломлённый взгляд, будто они всё ещё были в шоке, будто их предали, и они не понимали почему, будто никогда не смогут преодолеть ощущение жестокости случайного человека, насилия. Глаза Брайана были именно такими. Он настораживался пару раз, пока мы говорили, оглядывался вокруг, будто рядом мог быть кто-то, кто хочет ему навредить. И он держался за моё запястье так, будто даже не осознавал этого, будто молча просил о том, о чём просил в тот день: «Не бросай меня».