Жюльетта - Луиза Вильморен (2002)

Так ребенок любит удивлять и пугать, гордый своей властью устраивать сюрпризы и успокаивать. Восклицая: «Это был я!», он испытывает ощущение победы. Но и разоблачая себя, он продолжает быть источником волнений, он творит непредвиденное, сомнение, тайну, его считают способным на все, и он держит взрослых в состоянии беспокойства.

Ландрекур, думая о Жюльетте, думал о последствиях сказанной им Рози лжи. Своей ложью он способствовал тому, что Жюльетта полностью раскрылась, причем для него одного, что она оказалась на сцене, закрытой для посторонних глаз, где разыгрывается пьеса, не ограниченная временем, пьеса, в которой они были единственными персонажами. Он подарил ей закрытое пространство вне поля ординарной жизни, где она обустроила свою комнату, подобно тому, как ребенок строит в саду логово своих чаяний, шалаш, где он творит свою жизнь, где он осуществляет свои гордые замыслы, свои идеи о будущем, примеряется к власти, строит крышу, под которой он хочет провести ночь, словно часы сна и мечты должны осветить реальность его замыслов и еще более важную реальность его индивидуальности. Ландрекур, пряча Жюльетту, позволил ей показать себя всю целиком, во всей правде своей натуры, в различных проявлениях своего характера и богатой фантазией своих вдохновений, и все это дразнило его, привлекало, отталкивало и вынуждало признать, что он не может перешагнуть порог некой комнаты, которую огромное расстояние отдаляло от всех тех, куда он когда-либо входил, без того, чтобы не почувствовать ее очарование, без того, чтобы не узнать и не ощутить присутствие неуловимого в совершившемся факте. Жюльетта научила его согласию между руками и вещами, она дала ему почувствовать, как могут защищать вещи, требования которых удовлетворены, она научила его плакать от гнева и смеяться от умиления. Он говорил себе, что эта комната, созданная на скорую руку, является, может быть, единственной в мире, где ночь в своей темной накидке не будет носить траур по ушедшему дню. Но что особенно важно, он чувствовал, что, спрятав Жюльетту и зажав ей рукой рот, когда накануне она вышла к нему навстречу, уже готовая сказать: «Я спрячусь», он связал себя и ее узами тревоги. Испытывая тревогу, он не мог ни любить, ни радоваться, ни свободно дышать; настоящее неотступно преследовало его, сознание, тянущееся к открытиям, ожидающим его в будущем, к Жюльетте, которая одна могла успокоить его или заставить страдать; и теперь, когда он завтракал, сидя напротив Рози и смотря на нее, но не вслушиваясь в слова, ему казалось, что она живет общей жизнью, ничем не отличимой от жизни других красивых женщин, которых он, как ему казалось, забыл ради нее навсегда, тогда как Жюльетта творила свою частную жизнь, свою атмосферу и свой аромат, ничем в его глазах не напоминающие ни отдаленные воспоминания, ни дальнюю родню.

«Интересно, она все еще смеется? — спросил он себя, и ему показалось, что он слышит взрывы ее недавнего смеха в ответ на его сообщение о приезде князя д’Альпена. — И почему она смеялась?»