Ожерелье королевы - Александр Дюма (2014)

– Что невозможно? – жадно поинтересовалась г-жа де Ламотт, понявшая из всего разговора только эти два слова.

– Ничего, сударыня, ничего.

– Монсеньор, мне кажется, что вы принуждаете меня играть дурацкую роль, – произнесла она с досадой.

И г-жа де Ламотт отняла свою руку у кардинала. Но де Роган не только не взял ее снова под руку, но, похоже, даже не заметил этого; он полностью был поглощен немецкой дамой.

– Сударыня, – обратился он к незнакомке, все так же неприступной и недостижимой за стеной из атласа, – то, что сейчас произнес от вашего имени ваш спутник, это… немецкие стихи, которые я читал в одном доме, который, быть может, знаком и вам?

Голубое домино сжало руку м-ль Оливы. Она кивнула. Кардинал вздрогнул.

– И этот дом, – нерешительно произнес он, – называется Шенбрунн[64].

Олива кивнула.

– Стихи были написаны августейшей рукой золотым стилетом на столе вишневого дерева?

И снова утвердительный кивок.

Кардинал молчал. Он был потрясен. Он пошатнулся и протянул руку в поисках опоры.

Г-жа де Ламотт, стоя в двух шагах от него, с интересом наблюдала, чем кончится эта странная сцена.

Рука кардинала встретила руку голубого домино.

– А вот продолжение, – сказал принц де Роган. – «Но тот, кто всюду видит предмет любви, кто узнает его в цветке, в благоухании, за непроницаемым покровом, может молчать: голос его звучит в сердце, и для счастья ему достаточно, что другое сердце слышит его».

– О, да тут никак по-немецки говорят, – раздался молодой, звонкий голос из группы, приблизившейся к кардиналу.

– Давайте послушаем. Маршал, вы понимаете по-немецки?

– Нет, ваше высочество.

– А вы, Шарни?

– Понимаю, ваше высочество.

– Граф дАртуа! – воскликнула Олива, прижимаясь к голубому домино, поскольку на нее довольно бесцеремонно напирали четыре маски.

В этот миг в оркестре загремели фанфары, и пыль с паркета, и пудра с париков взметнулись радужными облаками к горящим люстрам, чей свет золотил этот туман, пахнущий амброй и розой.

В общей суматохе кто-то из масок задел голубое домино.

– Осторожней, господа, – властно произнесло оно.

– Сударь, – ответил ему замаскированный принц, – вы же видите, нас толкают. Просим прощения, сударыни.

– Идемте отсюда, ваше высокопреосвященство, – шепнула г-жа де Ламотт.

И вдруг чья-то невидимая рука сдернула капюшон с головы м-ль Оливы, развязанная маска упала, и в полумраке, создаваемом тенью первого яруса, нависающего над партером, на миг явилось ее лицо.

Голубое домино вскрикнуло – преувеличенно встревоженно, Олива – испуганно.

И как бы в ответ этому двойному вскрику раздались четыре удивленных возгласа.

Кардинал чуть было не лишился чувств. Если бы он сейчас упал, то, вне всяких сомнений, упал бы на колени.

Толпа масок, движущихся по кругу, отделила графа дАртуа от кардинала и г-жи де Ламотт.

Голубое домино, которое молниеносно надело на м-ль Оливу капюшон и вновь завязало ее маску, подошло к кардиналу и сжало ему руку.

– Сударь, – сказало оно, – произошло непоправимое несчастье. Теперь честь этой дамы в ваших руках.

– О сударь, сударь… – бормотал, склонившись в поклоне, принц Луи де Роган.

Дрожащей рукой он поднес платок ко лбу и утер обильный пот.

– Идемте, – бросило голубое домино Оливе.

И они исчезли.

«Теперь-то я знаю, – подумала г-жа де Ламотт, – что кардинал счел невозможным. Он принял эту женщину за королеву, и вот какое впечатление произвело на него их сходство. Ну что же, запомним и это».

– Графиня, не желаете ли покинуть бал? – слабым голосом обратился к ней г-н де Роган.

– Как вам будет угодно, монсеньор, – спокойно ответила г-жа де Ламотт.

– Мне кажется, тут не слишком интересно. А вам?

– Вы правы. Я тоже не вижу тут большого интереса.