У алтаря - Эльза Вернер (2013)

— Вы не хотите смотреть на мой дом как на свой собственный, а между тем у меня есть полное основание просить вас пожить у меня, по крайней мере первое время. Вы не можете вернуться в монастырь, после вашего публичного выступления двери его для вас навсегда закрыты. Можно спросить, куда вы намереваетесь отправиться?

— Я прежде всего поеду в Р., а потом...

— В Р.? — быстро прервал его Гюнтер. — Ради бога, не ездите туда! Ведь Р. находится во владениях монастыря, неужели вам мало того, что пришлось пережить? Вы хотите подвергнуть себя новому несчастному случаю?

— Этого нечего бояться, — ответил Бруно, покачав головой. — Теперь в преследовании нет никакого смысла. Раньше нужно было избавиться от меня за мои еретические проповеди, потом я представлял нежелательный элемент как свидетель преступления, — в обоих случаях меня необходимо было устранить во что бы то ни стало, даже не останавливаясь перед убийством. Теперь, когда дело предано огласке, я не представляю для них никакого интереса ни в дурном, ни в хорошем смысле.

— А вы не боитесь мести настоятеля? Ведь вы нанесли ему смертельный удар, а слова приора совершенно уничтожили его.

— Я был уверен, что негодяй отомстит прелату, — заметил Бруно. — Ах, если бы можно было спасти вас, не причинив вреда настоятелю! Я никогда не пошел бы против него. Мне было крайне тяжело нанести ему этот удар!

— Я вас не понимаю, Бруно, — сказал Гюнтер, с удивлением глядя на своего собеседника. — Вы говорите так дружелюбно о человеке, желавшем вас убить?

— Он приносил меня в жертву своим убеждениям, — ответил Бруно, — он поступил бы точно так же и со своим братом, и с родным сыном, если бы они мешали ему. Он признает лишь одно — могущество и славу католической церкви, и ради нее готов на любое преступление. Люди для него — только средство достижения известной цели, а их тревоги и страдания ему недоступны. Я хотя и осуждаю прелата, но могу понять его побуждения и потому уверен, что он не станет мне мстить; бесполезное зло не доставляет ему удовольствия.

— В вашем тоне чувствуется настоящий Ранек, — заметил Гюнтер с легким упреком. — Вы тоже ни перед чем не останавливаетесь, если идут против ваших убеждений. В этом отношении вы больше племянник своего дяди, чем сын отца. Неужели вы прощаете прелату даже его жестокость к вашей матери?

— Ему — да! — сурово ответил Бруно. — Он ее не знал, она была для него чужой женщиной, выскочкой, насильно вошедшей в его графскую семью. Он не клялся ей в любви, не обещал перед алтарем делить с ней горести и радости жизни. Он причинил ей несомненное зло, но поступил согласно своим убеждениям. Я не прощаю мужу моей матери. Он был обязан защищать ее, он не смел нарушать свою клятву, на нем лежит вся вина в ее несчастной судьбе.

— Вы объяснились со своим отцом? — спросил Гюнтер.

— С графом Ранеком, хотите вы сказать? — сурово возразил Бруно. — Я думаю, он не прочь был бы передать мне свой титул, но я доказал ему, что умею уважать память своей несчастной матери, а потому мы навеки останемся чужими друг другу.

— Не заходите ли вы слишком далеко, — заметил Гюнтер, — граф Ранек...

— Пожалуйста, не будем говорить о нем, — перебил его Бруно. — Это имя вызывает во мне лишь ненависть.

Бернгард замолчал; он ясно видел, что не должен касаться этого пункта, по крайней мере в данный момент.

— Вам придется остаться здесь на некоторое время, — переменил он тему разговора. — Ведь ваши показания понадобятся суду, когда начнется процесс.

— Мои показания закончились сегодня, — с горькой улыбкой ответил Бруно, — больше они не понадобятся, так как никакого процесса не будет.

— Почему? — удивленно спросил Гюнтер. — Ведь не может же суд не возбудить дела, когда у него в руках такие несомненные доказательства преступления?