Большой Боб - Жорж Сименон (1994)

— А про последнюю субботу ей известно?

— Меня она не спрашивала. А я решила сама не рассказывать из-за того, что случилось на следующий день в Тийи.

— Долго он пробыл у вас?

— Он никогда надолго не оставался.

— Он был в вас влюблен?

Аделина пожала плечами, удивленная, что я задал вопрос, которого она от меня не ожидала.

— Думаю, что не больше, чем в остальных. Он получал удовольствие, выкуривал сигарету, вот и все. Да я на него и не сержусь. Предпочитаю, чтобы все шло вот так, без сложностей.

Я чувствовал, что чего-то она мне еще не сказала, но очень хочет сказать.

— Вел он себя, как обычно?

— Более или менее. Сначала никакой разницы в его поведении я не заметила. Входя, он всегда отпускал какую-нибудь шутку и, собираясь уходить, опять начинал балагурить.

— А в эту субботу?

— Он был какой-то не такой. Мне показалось, что он более пылок, чем обычно. А поднимаясь с постели, он произнес: «Глупо!» — «Что глупо? — спросила я. — Заниматься со мной любовью?»

Он рассмеялся. «Не обращай внимания. Ты славная девочка. И, по правде сказать, заслуживаешь лучшего». — «Лучшего, чем ты?» — «Нет, просто я, как старик, разговариваю сам с собой».

Одеваясь, он насвистывал. Меня эта его привычка бесила. Потом он закурил сигарету и предложил мне. Я осталась в постели, потому что собиралась поспать, когда он уйдет. Было похоже, что перед уходом ему хотелось поговорить, но он не находил слов.

«В сущности, — начал он, — в мире полно людей, которые…» Он запнулся, и я спросила: «Которые что?» — «Ничего. Все это чересчур сложно. Не стоит об этом думать».

Он подошел к кровати и долго рассматривал меня всю с головы до ног, прежде чем поцеловать. Выражение его лица было так не похоже на обычное, что я немножко даже испугалась.

«Люлю тоже славная, — вздохнул он. — А ты еще такая молодая…» Я рассмеялась: «Из молодых, да ранняя!»

Это, кажется, его рассердило. Он понял, что я посмеиваюсь и над ним, и над собой. Обычно-то он сам первый все вышучивал, даже то, над чем другие не решаются смеяться, к чему большинство испытывает уважение. К примеру, я слышала, как, встретив на улице кюре, он, приподняв шляпу, бросил: «Привет, служака божий!»

Однако я заметила, что из-за моей шутки глаза у него помрачнели. Вы же знаете, у него были светлые, серо-голубые глаза — редкость у мужчин! — но иногда они становились на миг почти черными, точно грозовая туча.

Но скоро это у него прошло. Он поцеловал меня — не в губы, а в лоб. Сейчас я жалею, что тогда захихикала. Если бы я знала, промолчала бы, а то из-за этого поцелуя я на прощание крикнула ему: «Пока, папуля!»

Рассердился он или нет? Не знаю — я видела его со спины; он подошел к двери, распахнул ее и, не обернувшись, вышел. В коридоре остановился, раскурил потухшую сигарету.

— Мне нужно было все это кому-то рассказать. Вот и рассказала. Тогда, в понедельник, когда вы пришли на улицу Ламарка, я подумала, что вы попытаетесь меня понять. Я почти уверена, он уже все обдумал и, когда пришел ко мне, у него было все решено.

Аделина повернулась и серьезно посмотрела мне в лицо.

— Представляете, как это на меня подействовало?

Я понял это и без ее объяснений. Она была последняя, кого Боб держал в объятиях. Входя в меблирашки, он не мог не знать, что в последний раз будет обладать женщиной. Готов поручиться, что у него уже было все до мелочей продумано. В воскресенье утром его поступок не был вызван мгновенным отчаянием или внезапным импульсом.

Решив умереть, Боб ухитрился придать своей смерти благопристойный вид. Это в его духе. Видимо, он перебрал все способы самоубийства, выискивая такой, при котором его гибель выглядела бы как результат несчастного случая.

Неужели его заботило, что подумают сестра и ее семья? Не знаю. Не думаю. Скорей всего, он устроил этот спектакль с несчастным случаем ради Люлю, чтобы она не казнилась.