Большой Боб - Жорж Сименон (1994)

Я бросил взгляд в спальню. Там стояла одна кровать. Для второй просто не было места. Мадемуазель Берта сидела над картами, словно ожидая, когда я уйду, чтобы продолжить игру. Вот уж никогда бы не мог себе представить, что она будет играть в белот да еще ликер при этом потягивать. Теперь ей не хватает только закурить! Но разве не удивительней то, что она заняла в постели Люлю место Боба?

— Как ваше горло?

— О, лучше! Я делала компрессы. А как ваша жена?

— Благодарю вас, хорошо.

Я пришел с намерением расспросить о Бобе, но присутствие старой девы меня как-то сковывало.

— В воскресенье мы обе поедем на кладбище — положим на могилу цветы. Я заказала надгробный камень, очень миленький и простой.

И Люлю принялась искать эскиз, который изготовитель надгробий набросал на обороте счета.

— Ну как? Ему бы понравилось, правда?

Жене я солгал. Я сказал:

— Беспокоит меня ее здоровье. Она совершенно не следит за ним. Время от времени надо будет заглядывать к ней и заставлять лечиться.

Интересно, поверила ли мне жена? Может, решила, что у меня виды на Люлю.

На улицу Ламарка я заехал через несколько дней и на этот раз вышел из дому после ужина: мне действительно надо было зайти к больному.

В карты там на этот раз не играли — принимали гостей: Кеван и старого художника Гайара, который что-то доказывал, едва ворочая языком. Я пробыл у них всего несколько минут. Провожая меня через лавку, Люлю шепнула:

— Вы, кажется, недовольны?

— Ну что вы!

— Из-за мадемуазель Берты?

— Уверяю вас, Люлю…

— Я не могу оставаться ночью одна.

— Понимаю.

Я крепко пожал ей руку, чтобы успокоить, и в последний момент она чмокнула меня в обе щеки.

— До скорого?

— Да.

— Правда?

Обещание я исполнил, когда жена и дети уехали отдыхать в Фурра. Я смогу вырваться из Парижа всего дней на восемь-десять в середине августа: находить хорошую замену становится все трудней, и я из-за этого теряю каждый год по несколько пациентов.

Я был прав, решив, что Люлю не станет больше ездить в Тийи. Как-то вечером на площади Клиши я встретил Джона.

— Как Люлю? — поинтересовался он.

— Уже несколько дней не видел ее.

— В прошлую субботу я зашел к ней и предложил отвезти в «Приятное воскресенье». Как я понял, такого желания у нее нет. Похоже, она попала под влияние вонючки, которая с ней живет.

И Джон грустно добавил:

— Не та она, что при Бобе.

Видимо, таково было мнение большинства обитателей улицы Ламарка: я заходил дважды с интервалом в несколько дней и заставал Люлю и мадемуазель Берту одних. Правда, время было летнее и многие наши приятели выехали кто на море, кто в деревню.

Мне удалось поговорить с Люлю наедине. Правда, пришлось набраться терпения. Пришел я около девяти. Почти час мы вяло, увязая в долгом молчании, беседовали о том о сем, и я чувствовал, что Вонючке, как прозвал ее Джон, хочется спать. Ложиться она привыкла рано и вставала чуть ли не первой в квартале, когда еще даже бутылки с молоком у дверей не стоят.

Люлю поняла меня, так что подавать ей знак не было нужды, и мы продолжали беседу, словно и не собирались ее заканчивать. В половине одиннадцатого мадемуазель Берта наконец встала и с недовольной физиономией объявила Люлю:

— Если не возражаешь, я лягу.

Она надеялась, что я уйду, но я сделал вид, что не понял намека.

— Спокойной ночи, доктор. Она очень утомлена, и я не думаю, что ей на пользу ложиться так поздно.

Едва дверь спальни с сухим щелчком захлопнулась, мы с Люлю одновременно улыбнулись и потом еще некоторое время слышали, как старая дева, раздеваясь, что-то бормочет вполголоса.

— Ревнует, — шепотом сообщила Люлю.

— Ко мне?