Опыт воображения - Мэри Уэсли (1998)

— Я поговорю с Тимом, — сказала Джанет. — Мне лично эта идея нравится. — Открыв дверь своей квартиры, Джанет вдруг остановилась на пороге. — А как же быть с церковью?

— Что?

— Ну, знаете, полуночная месса или утренняя рождественская служба, и все такое…

— Но, дорогая, как раз от этого мы и стараемся увильнуть, — сказала Анжи. — Вы что, собираетесь с Тимом пойти в церковь?

— Нет-нет! — воскликнула Джанет. — Я просто имела в виду, что вроде бы так всегда было принято делать. Моя мать говорит, что это даже смешно обсуждать.

— Да уже не смешнее, чем перестать пользоваться пеленками, когда они тебе уже больше не требуются, — отрезала Анжи.

— Боже мой, мне никогда не приходило в голову посмотреть на это в такой плоскости! — с восхищением воскликнула Джанет.

— Кроме того, — заметила Анжи, — ничто не мешает вам смыться посреди веселья в часовню Бромптом или куда-нибудь еще и, очистившись от грехов, снова вернуться сюда.

— Боже мой! — опять воскликнула Джанет. — А какая у нас будет музыка?

— На любой вкус. Например, „тяжелый металл“. Он взбадривает людей, когда ослабевают их жизненные силы.

— Неужели?

— Не хотите эту, будет и другого сорта — например, мотивчики типа „Встань и обними“.

— А это что такое?

— Мелодии тридцатых годов — Ноэль Кауард и все прочее. У нас даже вальсы имеются — на случай, если Питеру вдруг захочется тряхнуть стариной.

— А получится использовать обе наши квартиры?

— На то и существуют лестницы и лестничные площадки. Мы постараемся охватить все это пространство. Кроме всего прочего, тогда можно будет пользоваться не одним только нашим, но и вашим туалетом.

Дрогнув, но чувствуя себя уже как бы связанной некоторого рода обязательствами, Джанет буркнула „конечно“ и втащила свои покупки в квартиру. Прежде чем она закрыла за собой дверь, с лестничной площадки второго этажа до нее донеслись слова: „Один из однокашников Питера играет на саксофоне. Он тоже придет…“

Расположившись у стойки бара, Морис Бенсон рассматривал других посетителей паба. Не будучи любителем рождественских праздников, он был бы даже рад на время оглохнуть, чтобы только не слышать досадливый шум хриплых голосов и записанные на магнитофон рождественские гимны. Куда деваться, говорил весь его вид, ненавижу это время года!

— Скучаете? — наклонился к нему бармен. — Нет никого, к кому могли бы пойти в гости? Никакого старого приятеля, который был бы вам рад?

— Да вроде бы никого… — Бенсон невольно перебрал в уме своих немногочисленных и негостеприимных знакомых. — Постойте! — воскликнул он вдруг. — Может, окажется, что и есть. Где здесь у вас телефон?

Бармен махнул рукой, показывая за стенку бара:

— Там, сзади. Мелочь есть?

— Спасибо, есть. — Бенсон полистал свою записную книжку, направился к телефону и набрал номер. — Я звонил вам несколько дней назад, но вас не было дома, — сказал он поднявшей трубку Мадж Браунлоу.

— Кто это? Кто говорит? Я вас знаю?

— Я — исследователь, друг Жиля Пайпера. Вы тогда любезно угостили меня чаем и дали номер телефона Джулии.

— Я потом сожалела об этом. Мы не поддерживаем отношений.

— Я так и думал.

— Вы тот мужчина, который любит сорок. Что вам надо? После вашего отъезда Клода никак не могла понять, что вам, собственно, было нужно, поскольку мы никак не могли вас связать с…

— С Жилем? — Морис Бенсон прислонился к стене.

— Вы звоните из паба? Я слышу шум…

— Да, так оно и есть.

— Жиль тоже имел обыкновение звонить из пабов.

— Это на него похоже.

— На сорок у нас тут произвели налет. Кто-то перестрелял их и заявил, что сделал это в честь Рождества. — Мадж Браунлоу хрипло расхохоталась.

— Меня больше интересуют редкие птицы, — вкрадчиво сказал Морис. — Думаю снова заглянуть в ваши края.

— В самом деле? — В тоне, которым Мадж сказала это, не чувствовалось никакой приветливости.