Свободные от детей - Юлия Лавряшина (2008)

Мне хочется поймать его за шиворот и так врезать коленом, хоть сзади, хоть спереди, как получится, чтобы этот шакаленок взвыл на весь зал. Но рядом со мной актеры и режиссер, и худрук, и завлит… В очередной раз пасую перед детским хамством, боясь показаться окружающим недобитой эссесовкой («Это же просто ребенок!»), и маленький уродец остается, в чем и был уверен, ненаказанным.

Моя Рони, конечно, тоже не подарок, не говоря уж о другой, более знаменитой героине Линдгрен, но в сравнении с этими неуправляемыми животными, заполнившими зал, и Пеппи показалась бы даром судьбы.

Стараюсь не смотреть налево, где усадили школьников, и кляну ту мудрую голову, которая додумалась испоганить просмотр присутствием таких зрителей. Я ведь специально решила не ходить на премьеру, чтобы с ними не встречаться. Но, как видно, от судьбы не уйдешь…

Краем глаза вдруг замечаю какое-то несоответствие: звенышко выпало из общей цепи. Это маленькая девочка с остреньким, похожим на крошечный клювик носом и рыжеватым пушком волос, склонив голову на подставленную ладошку, сидит возле прохода, не обращая внимания на гвалт вокруг, но ее отрешенность выдает не скуку, а предвкушение. Она уже погружается в атмосферу, которой еще нет, сама себе выдумывает ее и наслаждается ею. Тихая фантазерка, какой была когда-то я сама.

Мне хочется увидеть ее глаза, хоть на миг соприкоснуться взглядами, проникнуть в то, чего не замечают не то что эти шимпанзе вокруг, но, боюсь, даже ее родители. Как не замечали мои ничего выделявшего меня из общей массы. Тем более из троих собственных детей. Ребенок как ребенок. Хорошо училась, и слава богу!

Я смотрю на непохожую на других девочку, которая опустила руку, открыв мне нежный полуовал лица, светлого, как лунное пятнышко, и жду, что она заметит мой взгляд, но ее утянуло уже слишком глубоко. Мне-то известно, что оттуда нелегко выскочить пробкой. Даже постепенно всплыть и то не сразу получается: пробиваешься сквозь гущу собственного воображения с дикими, плоскими (как потом представляется) глазами, в которых нет мысли — все отданы ноутбуку, застыли черными иероглифами, в этот момент нечитаемыми. Поэтому телефон отключаю, когда работаю, но иногда кого-нибудь вроде Власа черт все же приносит.

Хотя его вроде бы уже удалось отучить от внезапных сюрпризов. Однажды ворвался без звонка, и попал в анекдотическую ситуацию: он, еще он и она. До сих пор не здороваются, хотя служат в одном театре… Влас — неглупый парень, наверное, догадался, что дверь я не просто забыла запереть, все действие маленького фарса было построено заранее, на то я и драматург. И несколько вариантов — почему? Наверняка он мысленно каждый из них проиграл во всех деталях.

…На сцене появляются актеры, теперь мне уже точно не привлечь внимания девочки. Вот во все горло поет, рожая, Лувис — так оно вроде и легче, да и младенец веселым родится. У Аллочки, которая играет юную мать Рони, своих детей нет, хотя уже тридцатник и замужем. Ее муж, художник Боря Синицын, сделавший декорации, сидит позади меня, и я шепчу, переклонившись:

— А когда твоя Аллочка взаправду так запоет?

— Да бог с тобой! — пугается он. — Зачем нам это счастье?

— Она не хочет детей?

— Она-то как раз хочет! Дурочка… Но а мне-то зачем, чтоб у нее грудь обвисла, как уши спаниеля? Растяжки по всему пузу будут, вены повылезут. Красавица станет еще та…

Теперь я пытаюсь поймать его взгляд:

— Борь, а ты вообще любишь ее?

Хмыкнув, Борис указывает подбородком на сцену:

— А ты посмотри на нее… Ну, без этого накладного пуза, конечно. Как можно не любить такое тело?