Одиночество Новы - Джессика Соренсен (2015)

Куинтон подозрительно смотрит на меня, закрывает дверь, неторопливо подходит сзади к дивану, перескакивает через спинку и тяжело падает на сиденье.

– Куда это ты убежала тогда из моей комнаты? – спрашивает он, закидывая на стол ноги в незашнурованных ботинках. На рубашке у него три дырки снизу и еще одна на воротнике, а в придачу еще чернильные и угольные пятна и разводы.

Я обхватываю себя за плечи и крепко сжимаю в руке телефон.

– Все время здесь была. Честно.

– Вот блин! – У Тристана на руках вздуваются мускулы, он с грохотом ставит коробку на кухонный стол и тыльной стороной ладони вытирает пот со лба. – Тяжеленная, сволочь.

– Ну, можно было и не тащить все трубки сразу, – говорит Куинтон, не сводя с меня остекленевших глаз. – Взял бы одну-другую.

Тристан начинает рыться в коробке, достает трубку за трубкой и раскладывает на столе.

– Еще чего? От халявных трубок отказаться? Не такой я дурак.

Куинтон, кажется, хочет что-то возразить, но закрывает рот и переводит взгляд на меня:

– Но ты же куда-то пропадала? Я тут совсем недавно проходил, тебя не было.

«Потому что я была в туалете и чуть все внутренности не выблевала, потому что вижу, какой ты сексуальный, и чувствую себя виноватой. А потом решила записать на видео свои извращенческие мысли о тебе».

Я начинаю нервничать и пытаюсь сменить тему:

– У вас тут есть что-нибудь выпить? – Я моргаю от дыма и нажимаю кончиками пальцев на веки. Голова у меня делается какая-то тяжелая, и ее все ведет куда-то в сторону.

Тристан поднимает глаза от коробки, пряди белокурых волос падают ему на глаза, а уголки губ изгибаются кверху.

– «Бакарди», например?

Безучастно глядя на него, я поднимаю палец – не средний, хотя и очень хочется. Глупо, но сейчас глупость – это как раз то, что нужно.

– Одну.

– Одну незабываемую рюмочку, – дурачится Тристан, сжимая в руке трубку. Я прищуриваюсь, он хохочет и нечаянно роняет трубку на пол. Нагибается, чтобы поднять, теряет равновесие и ударяется головой о крышку стола. – Блин! – Встает, потирая голову.

Я все смотрю на косяки в пепельнице, на тонкие струйки сероватого дыма, поднимающиеся от них, и какие-то смутные, бессвязные мысли беспорядочным потоком движутся у меня в голове.

– Зачем вам это? – спрашиваю я, потому что действительно хочу услышать ответ, хочу понять.

Куинтон знает, куда я смотрю, и лицо у него вытягивается, будто он только что эти косяки увидел.

– Блин, кто непотушенные оставил?

– Так уже было, когда я пришла, – говорю я, разглядывая свои ногти.

Тристан фыркает и ставит пустую коробку рядом с переполненным мусорным ведром на кухне.

– Ой!

Куинтон закатывает глаза.

– А почему ты их не потушила? – спрашивает он меня, убирая ноги со стола.

– Не знаю. – Я ломаю голову в поисках правдивого ответа, и тот, который находится, оказывается страшноватым. «Потому что хотела понять, что это такое – чем это было для него».

Куинтон наклоняется, берет косяки из пепельницы и легонько придавливает о край стола, чтобы погасить.

– Тебе эта гадость не нужна, Нова. Поверь мне. Ты для этого слишком хороша.

При этих его словах меня охватывают раздражение и досада, хотя я и не знаю, в Куинтоне ли причина, или я просто срываю на нем зло, или этот дым пробуждает мою темную сторону.

– Откуда тебе известно, что мне нужно? Ты меня даже не знаешь.

– И ты меня не знаешь, – говорит он спокойно и кладет потушенные косяки на стол. – Поэтому давай я тебе кое-что объясню. Тебе не нужно приходить сюда, сидеть со мной, говорить со мной и звать меня на концерт. Тебе не нужно ничего знать обо мне и об этом долбаном во все дыры мире, в котором я живу, Нова. Поверь мне.

С непроницаемым лицом я наклоняюсь ближе и беру со стола один косяк: