Твоя К. - Тереза Ревэй (2009)

Сара подумала о Ксении, о ее чувствах, когда молодая женщина рассказывала ей о дочери Макса, о которой он ничего не знал. Она тоже, как и Ксения, познала ужасы преследования, и теперь ее заставляли прислушаться к голосу разума. Ксению Осолину можно упрекнуть за черствость и эгоизм, за то, что она не смогла оценить любовь, которую готов был подарить ей от всего сердца мужчина, но никто не мог сомневаться в ее храбрости, воспитанной идеалами царской России. Если Сара Линднер и могла кому-то доверить своих сына и дочь с закрытыми глазами, так только Ксении Осолиной.

— Хорошо, — сказала она, подняв голову, и тут же чувство облегчения пробежало по лицам мужчин. — Феликс и Лили поедут в Париж.

Часть четвертая

На французской дороге, июнь 1940

Под синим безоблачным небом по обе стороны дороги простирались пшеничные поля. Длинной веренице автомобилей, повозок, ландо, грузовиков и велосипедов, казалось, не будет конца. Яркие красные пятна пуховых перин, притороченных к крышам транспортных средств, мелькали, словно маковые головки. Устав ждать, Ксения открыла дверцу машины и встала на подножку. Разношерстный караван, начало которого терялось в туманной дали, оставался безнадежно неподвижным. Только шатающиеся от усталости пешеходы продолжали передвигать ноги. Они шли издалека — из Амьена, Лиля, Седана и Руана. На их понурых лицах читался непреходящий страх. Казалось, что вся Франция тем летом отправилась в путь. Старики, крестьяне, переживающие за оставленную без присмотра скотину, женщины в выходных платьях на слишком высоких каблуках, дети, держащиеся за юбки матерей, пациенты психиатрических клиник, скованные наручниками осужденные, солдаты.

Ксения хотела вырваться вперед, но офицер-регулировщик запретил подобные попытки. В любом случае этот участок дороги был непроходимым. Женщины в головных уборах и мужчины без пиджаков сидели на обочинах по обе стороны дороги. Некоторые из них спали. Дети играли в пыли. «Мы здесь в настоящей мышеловке», — подумала Ксения, посмотрев на небо. Горизонт был чист. Никаких вражеских самолетов. Пока.

Она не захотела ехать поездом, так как железнодорожные пути и вокзалы были любимой целью для бомбардировщиков Люфтваффе, но теперь она спрашивала себя, правильно ли поступила. Габриель раздобыл супруге пропуск, чтобы она смогла покинуть столицу, двигаясь по дороге, предназначенной для войск, что позволило ей выиграть несколько часов, в то время как гражданских заставляли сворачивать в сторону и искать другие пути. Покинув Париж ночью, после того как по радио объявили об эвакуации правительства, Ксения еле успела застегнуть уже приготовленные несколько недель назад чемоданы, несмотря на то что Габриель уверял, что вражеские войска не смогут форсировать ни Марну, ни Сомму. «Не забывай линию Мажино», — пробормотала Ксения саркастически. Впрочем, как можно сердиться на ветерана Первой мировой войны, который рассуждал так же, как и большинство ослепленных былыми победами французов?

Восхищаясь деловой сметкой нацистов, муж в то же время свято верил в непобедимость французской армии. Ксении тоже хотелось бы в это верить, после того как Кирилла призвали на военную службу. Теперь всякий раз, видя человека в военной форме, она искала глазами брата. Это было полным абсурдом. Никаких шансов найти его на этой дороге среди беженцев у нее не было, да и не таким человеком был ее брат, чтобы оказаться среди толпы дезориентированных военных. Сам Габриель отказался покидать столицу, а Ксения не настаивала.

— Ну что, скоро движение возобновится? — с нетерпением спросила Маша, которая рассматривала дорожную карту, держа на руках свою спящую двухлетнюю дочь.

— Я уже тысячу раз просила тебя не болтать по-русски, — проворчала Ксения. — Эта страна заражена шпиономанией. Мне не очень хочется, чтоб над нами устроили самосуд.

— Извини.