Аутодафе - Эрик Сигал (2002)

— Что ж, — объявил Хардт, провожая гостя в глубину дома, — по крайней мере, на этот раз мне не прислали какого-то зануду. Прошу прощения, дом Тимотео, могу я предложить вам выпить? Может быть, хересу?

— С удовольствием, — согласился Тим. Хардт положил ему руку на плечо и подтолкнул к кабинету.

Освещенные неверным огнем лампы книжные полки были уставлены не только книгами, но и свежими номерами журналов по теологии и критике Святого Писания.

— Вы учились в Григорианском? — полюбопытствовал Хардт.

Тим кивнул.

— Институт Библии?

— Нет, каноническое право.

— Аа-а… — разочарованно протянул Хардт. — Пустая трата времени. За это и выпьем?

— Только если мне дадут возможность высказать контраргументы, — отшутился Тим.

— Сегодня принимается только один контраргумент — другой напиток, — объявил Хардт и щедро налил по бокалам янтарную жидкость из бутыли без этикетки.

Пригласив Тима сесть на изрядно потертый диван, он расположился за своим рабочим столом и выслушал первый серьезный вопрос молодого архиепископа.

— Дом Эрнешту, вы знали о моем приезде. Вы меня сразу узнали на лекции. Я удивлен, что вы не изучили всего моего досье.

— Ах, Тимотео, надеюсь, вы не обидитесь? На вас еще не заведено никакого досье. Думаю, поэтому-то они вас и выбрали. Скажите: зачем, по-вашему, Ватикан потратил и тратит столько усилий на то, чтобы вставить кляп в рот пастырям в диких джунглях Амазонки?

— «Кляп» — это слишком сильно, дом Эрнешту.

Хардт перегнулся через стол и с нескрываемой злобой воскликнул:

— Точно так же, как и «покаянное молчание»! А ведь именно так ваш фон Якоб заставил умолкнуть моего хорошего друга и брата, Леонардо Боффа. Когда в следующий раз увидитесь с Его Высокопреосвященством кардиналом фон Якобом, передайте ему, что он забыл Евангелие от Иоанна, глава восьмая, стих тридцать второй.

Тим тотчас процитировал:

— «И познаете истину, и истина сделает вас свободными».

— Браво, дом Тимотео. Вы так же глубоко в это верите, как складно цитируете?

— Разумеется!

— Тогда почему вы не направите своей энергии на что-то стоящее?

— Например? — удивился Тим.

Хардт снова перегнулся к нему и без улыбки сурово объявил:

— Например, на издание моей книги на английском языке.

Прежде чем Тим успел ответить, в кабинет заглянула Изабелла.

— Все готово и стынет. Вы можете продолжить свой диспут за столом.

Столовая в доме Хардтов представляла собой длинный деревянный обеденный стол в углу кухни. Свет давал тот же очаг, на котором готовилась пища. За столом сидели двое детей — мальчик, которого Тим уже видел, и девочка помладше по имени Анита.

— Надеюсь, вас не смущает перспектива семейного ужина? — спросила Изабелла. — Понимаете, Эрнешту так много времени проводит в делах, что почти не видит детей.

— Ну, что вы! — успокоил Тим. — Я люблю общаться с детьми.

— Я тоже, — поддакнул Хардт. — И чем младше, тем лучше. Пока еще не научились лгать.

Хозяин снял с печи большую кастрюлю и водрузил на рифленый оловянный поднос посередине стола. После этого он занял свое место, и вся семья дружно помолилась на своем наречии. Хардт взглянул на «посланца Ватикана».

— Дом Тимотео, — сказал он. — Вы наш почетный гость. Не желает ли Ваша честь сказать что-нибудь от себя?

Судя по детским лицам, можно было понять, что они владеют английским лучше, чем Тим ожидал.

Он почувствовал, что настало время подтвердить свою верность ортодоксальной доктрине, и произнес по-латыни:

— Benedicat dominus et panem et pietatem nostram, amen![92]

Хардт взял большую поварешку и положил Тиму жаркого, попутно объясняя, что блюдо называется «шиншим де галинья». Несмотря на экзотическое название, больше всего оно напоминало похлебку. Хардт выставил на стол обе бутылки и эффектно их откупорил.