— Вот что, ребята… — Трескин оглянулся и понизил голос. — Не засиживаться. Ты первый слиняешь, — кивнул Валерке, — принял свое и вали. Да! Коробки захвати, когда пойдешь. Завтра телевизоры упаковать и на склад. Ну а Жора не сразу. Побудешь пока. По ситуации. Но хлебало-то не разевайте. Под ногами не вертеться. Девочка поможет мне телевизоры затащить в контору — все ушли, помочь некому. А там, в конторе, мы с девочкой запремся и упакуем чего надо.

— Да уж, упаковать придется, — безрадостно, как предчувствующий тяжкую работу человек, осклабился Жора. — Без упаковки не оставишь. — И, помолчав, добавил меланхолически: — Пока не упакуешь, на склад не сдашь.

Последнее замечание смутило Валерку, который, позволив себе между делом еще рюмочку, расслабился мыслью.

— Упаковать что ли надо? — сказал он, поднимая голову.

— Спаситель ты наш, — участливо покачал головой Жора, — выпей! — Он взялся за бутылку.

— Съешь что-нибудь, дорогой, покушай! Закусывать-то не забывай, — не менее ласково добавил Трескин и подцепил вилкой ломтик измазанного сметаной помидора.

Едва показалась Люда, Жора, который не уставал вертеться, ее заметил:

— Идет. Шеф, напряги извилины, девушка скучает.

Дернув щекой, Трескин не снизошел до ответа. Он наблюдал за невесомой поступью Люды. Даром, однако, старалась в конторе толстомясая Нинка, играя бедрами, трудно было уловить и повторить этот неспешный шаг. Несомненно, проступало в этой походке нечто чувственное, но чувственность эта была иного рода — не от широких бедер, а от гармонии свободного в движениях тела. Она, казалось, потому и не торопилась, что не забывала опасности взлететь от слишком порывистого, неосторожного движения.

Встретили Люду молчанием. Жора ковырялся в бифштексе, не без умысла, вероятно, представив инициативу кому-нибудь другому. Насупился обиженный Жорой Трескин, и только Валерка не особенно долго думал над предметом беседы.

— А ты все домики рисуешь? — внезапно, среди напряженного постукивания вилок ошарашил он девушку вопросом.

— Ну да, — неуверенно улыбнулась Люда.

— Сколько тебе платят?

— За что?

— За домики.

— Сколько зарабатывает архитектор? — поспешил облагородить Валеркин вопрос Жора.

— Мало. Меньше, чем прежде, — уклонилась от прямого ответа Люда.

А Трескин и Жора уже, правдоподобно непринужденно, переключились на свое.

— Почему ты считаешь, что это большие деньги? — какое-то время спустя говорил Трескин, и Жора ему талдычил:

— …бу-бу-бу…

— Мы ему скажем, что это стоит ровно столько, сколько мы заплатили! — возвышал голос Трескин.

Со вкусом перекидывали они друг другу круглые суммы, весомые цифры эти, по всей видимости, как раз и назначались ушам Люды.

— Девушка скучает! — остановился вдруг Жора.

Люда и прежде замечала на себе его испытующий взгляд.

— Расскажи анекдот, — велел Трескин.

— Не надо, — быстро отозвалась Люда.

— Девушка не любит анекдотов? — осведомился Трескин.

— Я не люблю, когда помыкают друзьями.

— Ох-ох… — начал ерничать Трескин и, не понятно чем раздраженный, не сумел остановиться: — Я тобой помыкаю, Жорочка?

Жора вздохнул и поднял брови, как встретивший наивный вопрос студента профессор:

— Если память не изменяет… сколько университетский курс помнится, мыкать в основе своей, по смыслу корня, соотносится с такими понятиями, как уводить, похищать, запирать… мм… также двигать, шевелить… подергивать… Сюда же — мкнутъ и мчать. Это много, Трескин. Для одного человека это много. Уводить, похищать, мчать и запирать одновременно — это большое искусство. Нет, Трескин, по совести сказать, ты мною не помыкаешь.

Трескин примерился улыбнуться, добавив к улыбке достаточную долю сарказма, когда блондинка с сиреневыми ногами, которую Люда приметила еще внизу, махнула компании ручкой:

— Привет, мальчики! Рада вас здесь опять видеть — приятная примета пейзажа.