Будь со мной - Дженнифер Арментроут (2016)

Не я полезла к нему с поцелуями – вчера или год назад. И не у меня имелись причины остерегаться серьезных отношений. Проблемы были у него, и это он выкидывал фортели, то выворачивая меня наизнанку своими ласками, то грубо отталкивая.

Я не могла похвастаться богатым опытом сексуальных и дружеских отношений, но даже моих скромных познаний хватало на то, чтобы уловить его влечение ко мне еще до поцелуя. Его тело говорило об этом, когда он обнял меня, пока мы кормили Молнию. И еще я знала, что похоть и чувства – совершенно разные вещи.

Черт возьми, похоть нападала на меня раза три в неделю, в зависимости от того, кто попадался мне на глаза.

Да, у него был сын, но это не означало, что он закрыт для отношений – и Джейс хотел меня. Но стояло ли за этим большее?

Да, пожалуй. Он подыскал мне новое волнующее увлечение и как горячо убеждал меня в том, что в случившемся с Кэмом нет моей вины – это тоже много значило. Выходит, я ему не безразлична, верно? Да, верно, но только потому, что я – сестра Кэма… черт побери.

Злость покалывала кожу, и я заерзала на сиденье, до боли сжимая авторучку, так что треснул колпачок. Я сознательно разжигала в себе пламя, пока оно не превратилось в огненный шар гнева. Гнев лучше, чем обида.

Черт, еще больше бесило то, что мне грозил незачет по музыковедению, потому что последние полчаса я страдаю из-за этого болвана.

– Период барокко характеризуется созданием тональности, – вещал профессор Гибсон. – Тональность – это язык музыки, иерархически централизованная система на основе консонирующего трезвучия.

Что-что?

Пропустив мимо ушей больше половины лекции, я никак не могла врубиться, о чем говорит Гибсон, и моя растерянность лишь усиливалась нарастающим потоком информации.

– Среди наиболее известных композиторов периода барокко – Иоганн Себастьян Бах…

У меня руки чесались себастьянбахнуть Джейса по физиономии.

– Ты в порядке? – озаботилась Калла, когда лекция подошла к концу.

Я убрала тетрадь в сумку и кивнула.

– Да, просто устала.

Она промолчала. На истории она расспрашивала меня про вчерашнюю поездку, и, поскольку я понятия не имела, как облечь в слова то, что между нами произошло, не упоминая о некоторых «бомбах», пришлось соврать, что все прошло замечательно.

На улице ярко светило солнце, но, когда мы вышли из здания факультета искусств, воздух встретил нас совсем осенней прохладой, и я впервые обрадовалась тому, что надела джинсы. Бедная Калла, в красных хлопковых шортиках, выглядела так, будто вот-вот отморозит себе задницу.

– Знаешь, когда Гибсон рассказывал о Себастьяне Бахе,[23] я могла думать только о рок-певце из восьмидесятых. Он такой секси. Сомневаюсь, что настоящий… – Мы свернули за угол, и у нее вырвался шумный вздох. – О боже…

Заинтригованная, я проследила за ее взглядом и прищурилась. Парень с коротко стриженными каштановыми волосами пробирался через забитую автостоянку. Там уже образовалась пробка из машин, и он протиснулся между «Фольксвагеном» и микроавтобусом. В полуспортивных темно-синих брюках и серой рубашке от «Шеферд», обтягивающей широкие плечи и красивую грудь, он как будто сошел с рекламного плаката «Добро пожаловать в колледж».

Я видела его пару раз возле Уайтхолла. Такого красавца с угловатыми чертами лица и полными выразительными губами трудно не заметить.

Я взглянула на Каллу.

– Кто это?

– Ты что, не знаешь? – удивилась она, одергивая края шортов. – Это же Брендон Шрайвер.

– Брендон Шрайвер? – Я достала из сумки солнцезащитные очки и водрузила их на нос. – Мне нравится имя.

– Мне тоже. Но странно, что ты его не знаешь. Он дружит с Кэмом и Джейсом.

Я вымученно ухмыльнулась. Джейс. Я пыталась вести себя так, будто этого парня не существует. Пока получалось не очень.