И сердца боль - Анна Климова (2012)

Сергей Петрович мог гордиться своим сыном! Андрей не позволил ей подсчитать его убытки! То, что сам Сергей Петрович не осмелился сделать в течение двадцати лет! А сын смог!

Но сейчас было не до семейных склок.

Марго, впавшая в тихую истерику в первые дни после «побега» сына, использовала все свое влияние, чтобы найти его. Нужно ли говорить, что очень скоро она знала все про Олю. Стала спешно собираться, но тут Сергей Петрович впервые «взбунтовался» по-настоящему. Он так яростно доказывал, что она еще больше оттолкнет Андрея от себя, если сейчас поедет к нему со своими требованиями, что Маргарита Львовна сдалась.

Тихо, тайком от него, она плакала в ванной, гремела на кухне своей идеальной посудой, забросила доклады и тезисы, глотала какие-то таблетки.

Вернувшись однажды домой, он обнаружил жену на полу, бледную и без сознания.

Сначала ее увезли в простую клинику, но потом кто-то «сверху» распорядился отправить ее в кардиохирургический центр, куда очередь была расписана на годы вперед.

Очнувшись, Маргарита Львовна первым делом спросила про Андрея. И тогда Сергей Петрович пообещал ей позвонить сыну…

Сейчас они ехали в эту клинику, и каждый думал о своем.

Андрей боялся расспрашивать отца, как все случилось. Боялся, что все произошло из-за него. Боялся, что вина, пусть даже косвенная, ляжет на него тяжелой каиновой печатью. Боялся и был уверен, что страхи не напрасны.

Мать — суровая, стойкая женщина. Никакие внешние обстоятельства не могли бы поколебать ее волю, ее веру в свои силы. А вот внутренние, семейные…

Думать об этом не хотелось. Все получалось так гадко, так нехорошо… Что теперь?

— Ты не должен себя винить, — сказал неожиданно отец, будто угадав его мысли. — Это бы рано или поздно произошло. Не дома, так на одном из ее заседаний.

— Она переживала?

— Переживала? — усмехнулся отец и слукавил. — Думаешь, по ней было видно? Вся в себе! Мне как-то раз пришла в голову забавная мысль, что если бы Марго по несчастливой случайности вдруг проглотила бы гранату с сорванной чекой, внутри нее произошел бы всего-навсего еле слышный хлопок!

Отец пошутил (что с ним случалось редко), но смеяться не хотелось. Андрей отвернулся к окну.

— Ей будут делать операцию? — снова спросил Андрей.

— По всей видимости. Врачи говорят, что процент успеха 50 на 50.

Отец говорил об этом так просто, будто это не его жена разделена страшной чертой и любой неосторожный шаг грозит катастрофой, гибелью. Андрею стало не по себе. Он замолчал, боясь подвигнуть отца на новые невольные признания нелюбви к матери.

Так и доехали до самого центра молча.

39

Ловкие медсестры вручили им стерильные халаты, чулки, шапочки и вежливо показали, куда идти. И они пошли по светлым прямым коридорам, мимо палат с совершенным оборудованием, мимо процедурных, мимо прекрасно оснащенных лабораторий.

В центре поражала прежде всего «не наша» атмосфера. Веяло «западным» духом, где к пациентам не относились, как к «субъектам», отнимающим у врачей время. В поликлиниках для «совков» создавалось впечатление, что врачам есть дело до всего на свете, кроме больных. Кто, как не наши врачи (не все, конечно, упаси Боже!), может обсуждать достоинства новых итальянских сапожек в то время, как за дверью маются тридцать страждущих в очереди душ?

Дежурная сестра встретила их у двери отделения и провела в палату.

Мать лежала в маленьком помещении одна (еще одна отличительная особенность). Непривычно высокая кровать, странные попискивающие аппараты у изголовья.

Они подошли ближе. Мать открыла глаза. Узнала. Чуть улыбнулась.

— Сынок!

Жалость к матери пронзила его сердце. Жалость и потаенное, не часто обнаруживающееся у взрослых чувство единения с человеком, давшим ему жизнь.

Андрей взял ее руку в свою, прижал к губам, просительно заглянул в глаза.