Роковая женщина - Майкл Корда (1998)

Алекса оглянулась через зал на строгую, аристократическую фигуру директора Метрополитен-музея, который двигался от картины к картине с видом утонченного дворянина восемнадцатого века, обозревающего компанию прокаженных.

— Я с ним не знакома. Может быть, тебе лучше самому его спросить?

— Не вижу ли я определенный недостаток энтузиазма? — Саймон поднял брови. — Похоже, что так, — ответил он на собственный вопрос. — Или ты просто считаешь, что он будет там неуместен?

— Возможно. — У нее не было ни малейшего намерения помогать ему.

— В любом случае, постарайся. — Саймон, как обычно, читал ее мысли. — Будь хорошей девочкой. Ради Бога, Монтекристо едва за сорок! Он же не может проводить все свое время со старыми хрычами, вроде Артура Баннермэна, правда? — Он оглядел толпу. — Кстати, я вижу, он не пришел.

— Кто?

— Баннермэн.

— Я и не думала, что он придет.

— Ну и черт с ним. Говорят, он почти в маразме и большую часть времени пьян до бесчувствия. Я слышал, Роберт пытается судиться с ним, пока он не оставил все состояние Баннермэнов Американскому союзу художников и архитекторов. Слушай, я пойду поговорю с Монтекристо, а ты позвони к Трампу и закажи нам стол, хорошо?

Она проследила, как Саймон пробился к Монтекристо, отметила галльскую манеру Монтекристо с извинениями пожимать плечами, когда он отклонял — как она и ожидала — приглашение на ужин, и спустилась по лестнице к телефону, гадая, почему она вновь позволила Саймону взять над собой верх?

В вестибюле, за большим резным столом, регистраторша проверяла приглашения, сверяясь с именами в списке. Алекса повернулась, чтобы открыть дверь в офис, когда услышала, как низкий голос произнес:

— Баннермэн! Я уверен, что моя секретарша сообщила.

Этот голос разносился без видимых усилий. Не потому, что Баннермэн его повышал, просто в нем была особая звучность, из-за которой он мог перекрывать все другие разговоры, смешанная с выговором, казавшимся здесь в Нью-Йорке слишком четким, словно он говорил на некоем экзотическом иностранном языке. Баннермэн говорил медленно, произнося согласные со взрывной четкостью, а гласные, казалось, готовы были длиться вечно. Цельное, раскатистое, старомодное, незнакомое сочетание звуков, безошибочно определявшееся как патрицианское. «Ар-тур Бан-нер-мэн», — протянул он, словно давая урок произношения. В долгих, богато модулированных гласных слышалось эхо Гарварда, но с таким голосом это просто представлялось следствием уверенности в себе, которую дает богатство и власть.

Алекса обернулась, ожидая увидеть старика, и удивилась, оказавшись лицом к лицу с высоким, мощно сложенным мужчиной лет шестидесяти, со стройной осанкой и фигурой гораздо более молодого человека. Баннермэн был скроен по героическим меркам — ростом выше шести футов и без всякого намека на толщину, он казался необычайно сильным — мощная грудь, широкие плечи, огромные руки, почти ничем не выдающие возраст.

Но более всего привлекла внимание Алексы его голова — она производила впечатление слишком большой, как у монументальной скульптуры, с чертами, столь резкими, словно они были вырезаны из камня. Его лицо являло собой сочетание контрастов: квадратный агрессивный подбородок, четко вылепленный нос, блестящие синие глаза. Оно раскраснелось — не ясно, было ли это результатом раздражения или просто высокого кровяного давления. Его густые, снежно-белые волосы были коротко подстрижены.

Одежда его была столь же старомодной, как и манера речи. На Баннермэне был простой серый костюм, белая рубашка с тугим накрахмаленным воротничком, черный галстук и черные туфли, настолько начищенные, что вначале показались Алексе отлакированными. Ему как-то удавалось оставаться заметным в своей незаметности.

— Могу ли я вам помочь? — спросила она, осознав, что разглядывает его в упор — но, впрочем, он к этому привык, подумала она.