Год тумана - Мишель Ричмонд (2009)

Не знаю, сколько времени стою на крошечной лужайке перед домом, глядя на окно детской. Земля кажется зыбкой и как будто в любой момент может выскользнуть из-под ног. А потом так и происходит. Не более чем легкая дрожь, тихий шепот в глубине земных недр. Толчок настолько слабый, что о нем наверняка не упомянут ни в новостях, ни в газетах. Но где-то, в ярко освещенном здании, набитом аппаратурой, игла отметит вспышку активности. Возможно, проснется задремавший в окружении гудящих приборов сейсмолог. Он встанет и подойдет к аппарату, сделает несколько пометок и в очередной раз восхитится мощью тектонических сдвигов.

Потом сажусь в машину и еду в сторону пляжа. Сворачиваю на шоссе, миную «Шале» и Клифф-Хаус и въезжаю на парковку. В тумане карабкаюсь по каменистой тропинке, ведущей к Сутро-Басс. Сейчас отлив, и старый резервуар полон грязной воды, в которой плавает всякий мусор — пивные банки, старый мяч, сломанный буек, опутанный водорослями. Бродя среди руин, вспоминаю утонувшего мальчика, которого видела в заливе Шорес, когда мне было девять. Вспоминаю, как мама тихо плакала по пути домой и каждые несколько секунд оборачивалась, чтобы посмотреть на нас. Аннабель спала, положив загорелые ноги на мои колени. Я чувствовала себя так, словно родители обратили на нас внимание впервые в жизни. Мне показалось, будто в наших отношениях что-то изменилось не в лучшую сторону, как если бы они любили нас слишком сильно и эта любовь казалась очень обременительной.

Конечно, мне было только девять лет. Все ли я понимала в ту минуту и все ли понимаю теперь, двадцать четыре года спустя? Двадцать четыре года прошло, а я не в силах избавиться от этого воспоминания, не только от образов — мертвый мальчик на песке, плачущая женщина с огромной грудью, пятнышко солнцезащитного крема на носу у ребенка, кучка зевак, собравшихся вокруг безутешной семьи, — но и от эмоций. Все это настолько отчетливо, как будто случилось минуту назад.

Что за воспоминания сохранятся у Эммы двадцать лет спустя, какие моменты одиннадцатимесячного отсутствия западут в память навеки? Будет ли она помнить свой страх? Став старше, будет ли смотреть на обнаженную грудь своего возлюбленного и думать о Тедди с его татуировкой в виде волны? Будет ли помнить салон «фольксвагена» и запах сыра, который хранился у похитителей в портативном холодильнике? Останется ли океан для нее опасным местом, где случаются самые непредсказуемые вещи? Или однажды Эмма поедет в Коста-Рику с собственными детьми и ощутит себя дома? Может быть, даже разыщет маленький ресторанчик, где привыкла бывать с Тедди и Джейн и пить коктейли?

Конечно, она может помнить и другое. Есть события, которые, по словам психолога, медленно выветриваются из памяти. Как выяснилось, иногда Тедди и Джейн затевали кошмарные ссоры с потасовками, а однажды даже пришлось поехать в больницу, где Джейн наложили шину на сломанную руку. Все это, несомненно, пугало Эмму, привыкшую к спокойному, деликатному обращению. Как-то, в качестве наказания за незначительный проступок, похитители на целые сутки оставили девочку одну в домике на пляже, где не нашлось никакой еды, кроме коробки макарон и сыра. Эмма сказала психологу, что заливала макароны горячей водой из-под крана из-за боязни пользоваться плитой. Одно из незыблемых правил Джейка: не включать плиту в отсутствие взрослых.

Время от времени появлялась Лизбет и лгала Эмме. Говорила, будто никогда не хотела оставлять дочь, а Джейк просто выгнал ее, когда встретил меня. Со временем девочка, должно быть, начала в это верить.