Женщина нашего времени - Рози Томас (1993)

Она изогнула спину и нырнула. Она скользила в воде до тех пор, пока ее пальцы не коснулись дна бассейна. Тогда она повернулась и заскользила вверх, а пузырьки воздуха, как в шампанском, пенились вокруг ее головы.

Когда она снова окунулась в ароматную темноту, она перевернулась на спину и поплыла. Ее волосы расплывались, как водоросли. Она была недосягаемой в оболочке воды. Впечатления от сегодняшних дня и ночи прокручивались за ее закрытыми веками, как галлюцинации.

Глава 16

После того, как случилось все, что должно было случиться, и у нее появилось время на воспоминания, да и вообще свободное время, Харриет нравилось вспоминать первые дни своей поездки в Голливуд.

В памяти она всегда возвращалась к этому месту, как к оскорблению всех ее чувств. Когда она думала об этом в полете, сидя в кресле в пяти милях над Гренландией, она могла представить запахи лилий и цветов апельсиновых деревьев, брызги воды на своей загорелой коже.

Потом ее воображение могло даже переключиться на еду: продуманно приготовленные изысканной простоты блюда, стоявшие перед ней в «Спаго», «Айви», «Бистро Гарденс» или в полной роскоши столовой в бледных, приглушенных тонах отеля «Бел-Эйр». Но она никогда не мечтала о тишине, нарушаемой только пением птиц, которая обволакивала на снимаемом Каспаром ранчо недалеко от дороги на Лома-Висту, которое потрясло Харриет в этом огромном городе, как значительно более роскошное, чем все эффекты, созданные художниками по интерьерам в Голливуде.

А потом, когда тишина была нарушена, она вспомнила разговоры. Голливудские разговоры, казалось, протекают быстрее и на другом уровне артистизма по сравнению с разговорами в Лондоне. Это не означает, что темы бесед были более глубокими или их тематика была более широкой, скорее эти беседы проходили по другим правилам. Здесь не было места воспоминаниям или даже каким-то ссылкам на определенные принципы искусства, истории или человеческого опыта. Все, что представляло интерес, было связано с будущим, и даже настоящее интересовало настолько, насколько оно может повлиять на то, что должно случиться.

Коллективный энтузиазм, текущий так же устрашающе, как лава, взбудоражил даже Харриет. Она почувствовала возбуждение, создаваемое близостью такого количества богатства, власти и энергии. Ей нравилось, что ответом на каждую просьбу, любую просьбу, казалось, всегда было «да». Она никогда не бывала ни в каком другом месте, где бы были такие широкие возможности, а потом она улыбалась, вспоминая свое злоупотребление ими. Невероятно. Даже невозможно, но абсолютно точно. После бизнеса в Лондоне, после осторожной оценки и глубокомысленного покачивания головой открыть Голливуд означало открыть свободу.

Харриет и не пыталась содействовать распространению здесь «Мейзу» или рекламировать «Пикокс». Это было не кино. На одном приеме, соблазненная едой, музыкой и новизной, Харриет рассказала историю Саймона одному молодому человеку, когда они сидели рядом перед сапфировым овалом освещенного бассейна.

— Это интересный рассказ, — сказал молодой человек. — Вы доработаете его, чтобы придать законченный вид? Кому вы его рассказывали?

Харриет откинула голову назад на подушки кресла. Ветви бамбука над ней переплелись в сеть на фоне темно-синего морского неба.

— Это не рассказ, — ответила она, — это правда.

— Не имеет значения, — ободряюще сказал он ей.

Харриет училась быстро, как и всегда это делала. Наблюдая и слушая, она начала понимать некоторые нюансы, управляющие этим поразительным обществом. Творческая беседа при всей ее артистичности ничего не стоила.

— Дерьмо всегда было бесплатным, — заметил Каспар.