И всё равно люби - Кэрри Браун (2016)

После мягкого сумеречного тепла длинный коридор ударил холодом. Старые портреты, украшавшие стены, с любопытством уставились на нее – мужчины в епископальном облачении, на каждой шее белый воротничок, будто полоска холодного снега на черном поле.

На дальнем конце коридора у входа в столовую молча сгрудились мальчики. Услышав ее шаги, они разом повернули к ней головы.

– Что случилось? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Доктор Макларен. Он упал в обморок, – ответил один из мальчиков.

Рут непроизвольно прижала к сердцу руку.

Не Питер.

– «Скорая» сейчас будет, – сказала она. В горле застрял неприятный комок, плотный узелок страха, который начал понемногу таять. – Не надо беспокоиться. – Она похлопала мальчика по плечу и прошла в столовую.

Эд Макларен лежал на полу между столами, вокруг него столпились встревоженные гости. «Он ведь лет на десять моложе нас с Питером, – подумала Рут. – Нездоровый румянец, выдающееся пузико поверх ремня, разведен. Что еще она о нем знает? Он проработал в школе всего год, перебрался сюда, когда вышел на пенсию в маленьком университете где-то на юге. Преподавал физику и тренировал ребят-борцов».

Глаза его были раскрыты, но кожа мертвенно-бледная, губы белые.

Питер опустился с ним рядом на одно колено, держит руку на его плече. Рут шагнула вперед, и Питер посмотрел на нее поверх очков.

Наверняка хочет спросить, где же она пропадала все это время, но укора в его взгляде не было. Как всегда – легко прощает, редко обвиняет. Скорей, очень уж легко берет на себя чужую вину.

Однажды в раздражении она бросила ему, что он изображает из себя святошу.

Он согласился и попросил у нее прощения. Ему в самом деле хотелось обогреть мир.

Что ж, могло быть и хуже.

Они обменялись печальным взглядом.

«Не теперь», – глазами показала ему Рут.

«Когда-то – конечно. Но не теперь», – так же взглядом ответил ей он.

Десять лет назад Питеру поставили диагноз: позднее проявление какого-то генетического отклонения, которое, среди прочего, ведет к неумеренному росту.

Высоким он был всегда – шести футов в пятнадцать лет, шесть футов четыре дюйма, когда окончил университет, но теперь вдруг вытянулся до шести футов семи дюймов. Рут знала, стоит ему зайти в комнату, он сразу притягивает внимание: густые мягкие седые волосы, тяжело набрякшие веки, длинные руки и все более отчетливо намечающийся горб.

Лицо его, казалось, постепенно возвращалось к исходной своей скульптурной заготовке – выступающие брови, выдающийся вперед подбородок. Характерное огрубление черт лица, тоже часть того же синдрома. В молодости он был необычайно хорош собой. Что-то в выражении его лица – добрая натура? – неизменно заставляло собеседников верить, что он искренне понимает их и всегда встанет на их сторону. Умел он вызывать что мальчишек, что учителей на откровенность, не проронив при этом почти ни слова.

Рут услышала какое-то движение у себя за спиной. Через секунду кружок людей вокруг Эда уверенно и спокойно разорвали чемоданчики «Скорой помощи». Врачей прибыло двое: пожилой мужчина с комически пышными усами и волосами цвета «перец с солью» и молодая женщина с тугим хвостиком коротких волос, мускулистая, как боксер.

– Всем привет! – поздоровалась женщина, доставая стетоскоп. – Прошу всех немного подвинуться. Благодарю.

Люди расступились.

– Все хорошо, – проговорил Эд, и голос его звучал тихо, словно извиняясь за беспокойство, которое он доставил. И тут же чуть не захлебнулся рвотой, будто кто-то прыгнул ему на живот, – едва успел отвернуть голову.

Толпа отшатнулась.

Питер оглянулся на Рут.

Она почувствовала, как холодом сжало ноги, в ушах зашумело.

– Пойду принесу тряпку, – спокойно сказала она и прошла на кухню.