В ловушке любви - Франсуаза Саган (1994)

За исключением этого краткого момента угрызений совести, мне было очень скучно в этом карикатурном Нассо, населенном истеричными американками и малокровными дельцами. К счастью, множество бассейнов, конкурировавших между собой, обещали спасение от акул и микробов, и огромное море было пустынным. Мое постоянное одиночество на пляже, иногда утомлявшее меня, все же действовало успокаивающе, и эхо криков Алана в больничной палате все слабело и слабело. Не подстегивая события, без всякого нетерпения, я ждала, когда смогу полностью слиться с природой и вернуться в Париж. Вечера были очень красивыми. У самого моря устанавливали столики и невидимый во мраке пианист исполнял в сопровождении банджо вещи, которые когда-то принесли известность Колу Портеру. После пляжа редкие клиенты оставались лежать в гамаках, глядя, как луна и море играли своим отражением в тихих качавшихся волнах. Вот в один из таких вечеров Юлиусу и пришла в голову мысль послушать вальс Штрауса. Я отыскала в полумраке пианиста на небольшой деревянной эстраде у самой воды. Он был необычайно красив, и, когда я выговорила свою просьбу, голос прозвучал хрипло. Он был очень смугл, тонок, беспечен и чрезвычайно самоуверен. Мы обменялись с ним одним из тех откровенных взглядов, какими я очень редко в своей жизни обменивалась с незнакомыми мужчинами. Иногда это имело продолжение, а иногда нет, но каждый раз этот взгляд был полон взаимного понимания. Пианист бросился исполнять венский вальс, а я пошла прочь, улыбаясь при мысли о своем прошлом или будущем беспутстве. Потом я забыла о нем. Но на мгновение этот взгляд все же дал мне ощущение счастья, маленький подарок, говоривший о том, что я жива.

А на следующий день Юлиус упал в обморок на пляже. Он подошел к моему гамаку, пробормотал что-то насчет жары и неожиданно повалился лицом вниз. Он лежал у моих ног в блейзере цвета морской волны, галстуке и серых брюках (к счастью, он испытывал отвращение к шортам, какие натягивали на себя некоторые одутловатые постояльцы отеля, не страдавшие комплексами). Это маленькое темное тело, которое неподвижно лежало на сверкающем песке пляжа, показалось мне сошедшим с одной из сюрреалистических картин. Я бросилась к нему, подбежал кто-то еще, и мы перенесли Юлиуса в спальню. Врач что-то долго говорил о переутомлении, напряжении и давлении, и нам с мадемуазель Баро пришлось ждать почти час, пока он окончательно придет в себя. Когда он позвал меня, я вошла и села на краешек его кровати, преисполненная жалости, будто он был маленьким ребенком. Он был в светло-серой пижаме. В вырезе ее виднелась бледная безволосая грудь. Голубые глаза, лишенные привычных очков, испуганно моргали. У него был такой беззащитный вид, он так был похож на престарелого ребенка, что на миг мне стало стыдно, ведь я заявилась к нему без игрушки, не принесла даже пирожных.

— Мне очень неприятно, — пробормотал он. — Наверное, я напугал вас.

— Очень напугали, — призналась я. — Юлиус, вы должны подумать о себе, немного отдохнуть. Погулять по пляжу, покупаться…

Он покраснел.

— Я всегда слишком сильно боялся воды, — ответил он. — По правде говоря, я не умею плавать.

Я рассмеялась, и он явно обиделся.

— Завтра я вас научу, — пообещала я. — В бассейне. Но уж по крайней мере сегодня вы работать не будете. Вы устроитесь в гамаке рядом со мной и будете смотреть на море. Вы ведь даже не знаете, какого оно цвета.

В эти минуты я чувствовала себя агентом службы социального обеспечения, а он слабо кивал головой, радуясь, что впервые кто-то решает за него и заботится о нем. Зависимость, как и ее противоположность, по всей видимости, является необходимой частью человеческого существования. С разрешения доктора и с помощью мадемуазель Баро мы перенесли Юлиуса и его одеяло в гамак. Он сразу же наполовину провалился. Я села рядом и открыла книгу. Мне казалось, что он очень устал и нуждается в тишине.

— Вы собираетесь читать? — спросил он плаксиво.