Любимые и покинутые - Наталья Калинина (1994)

— Юстина, — вдруг заговорил он, — если ты думаешь, что я в разлуке сохранял тебе верность, ты ошибаешься. У меня там был скоротечный роман. Издали девчонка казалась так хороша — прямо лесная нимфа. Я охотился за ней чуть ли не целую неделю и был в это время таким счастливым. Когда я, наконец, поймал ее в свои сети, она оказалась никакой не нимфой, а обыкновенной гризеткой, циничной и развратной. Уж лучше бы она осталась для меня навсегда лесной девой. Я искупался на рассвете в озере, смыв с себя весь этот обман, зато подхватил кашель. А тут еще эта ветрянка. Похоже, это мне наказание от твоего Бога. Георгины принесла мне к поезду эта моя лесная гризетка. Я хотел вышвырнуть их в окно, но потом решил, что они должны стоять на моем столе, напоминая о том, как глупы все без исключения романтики, живущие в этом прозаичнейшем из веков. Юстина, я даже не стану просить у тебя прощения, потому что в той лесной нимфе мне почудилось какое-то сходство с тобой. Понимаешь, меня совращает даже воспоминание о тебе, и с этой гризеткой я искал чувственных удовольствий, облекая их в поэтическое таинство утреннего тумана. Она же, как и все дурочки, оказалась настоящей ледышкой. Ну а ее младший братик наградил меня этой идиотской детской болезнью.

У меня все сжалось внутри, и я долго не могла слова вымолвить. А Анджей улыбался, читал по памяти Мицкевича и Словацкого, пил вино и уже протягивал ко мне руки. И я не смогла их оттолкнуть. Его тело стало тоньше, гибче и доставляло мне еще более острое наслаждение. Он заставил меня лечь сверху и все время целовал мне грудь.

— Тебя нужно было назвать не Юстиной, а Евой, — сказал он между поцелуями. — Ты дом, покой, верность, забота. Только почему меня всегда тянет за порог, в стихии? Не отпускай меня туда, ладно? Привяжи к своей ноге и никуда не отпускай.

И он громко смеялся. Его смех переходил в приступ кашля, сотрясавшего все тело.

В мансарде было холодно ночами, а камин сильно дымил. Рассказав отцу Юлиану о том, что Анджей серьезно заболел и что дома у него страшный холод, я получила незамедлительный приказ перевезти его к нам. Причем, как мне кажется, отец Юлиан несказанно обрадовался тому, что Анджей поселится у нас — во время обеда он вслух перебирал названия трав, которыми собирался его поить, при этом нетерпеливо потирая свои сухонькие ладошки. Он распорядился, чтобы я прибрала в комнате для гостей и повесила там темную штору.

— Это самая теплая комната, — сказал он. — К тому же она выходит всеми окнами на восток. Людям со слабыми легкими нужно жить в комнате окнами на восток и спать головой на юг. Юстина, тебе придется переставить там кровать. Я тебе помогу. Еще над кроватью нужно повесить распятие — то, деревянное, которое я привез три года назад из Ватикана.

— Мне кажется, Анджей не верит в Бога, отец Юлиан, — возразила я.

— Не верит? — Отец Юлиан очень удивился. — Не может быть. Это обычная юношеская бравада. Хорошо, тогда положи распятие в ящик комода, что будет у него в изголовье. Да, сейчас я дам тебе подушечку с хмелем — положи ее сбоку у стенки…

Отец Юлиан давал мне еще какие-то указания, то и дело появляясь на кухне. В последний свой приход туда он сказал:

— Пускай переезжает сегодня же. Наймешь такси. Я дам денег.

В тот же вечер я передала Анджею приглашение отца Юлиана.

Он согласился, но почему-то без особого энтузиазма, а покорно, как бы сдавая себя во власть судьбы. У него был небольшой чемоданчик с вещами, зато две тяжелые связки книг и нот. К вечернему чаю мы уже были дома, у Анджея подскочила температура, и отец Юлиан затворился с ним в комнате для гостей, ставшей отныне комнатой Анджея.

Ту ночь я провела относительно спокойно, и дежурство мое прошло довольно гладко. Освободившись в больнице, я поспешила домой, купив по дороге пирожных и кагора. Отца Юлиана и Анджея я застала в гостиной. Ярко горел камин, крышка старого рояля была высоко поднята.