Друг человечества - Уильям Локк (1994)

— А впрочем, почему бы нет? — И она бросилась целовать мать.

Миссис Олдрив, поправляя съехавший чепец — она была маленькая, а Зора большая, и ласки дочери нередко вносили беспорядок в ее туалет, — задумчиво повторила:

— Почему бы и нет? Он джентльмен, и у него хватит средств содержать жену.

— И человек надежный, — с улыбкой заметила Зора.

— По-моему, вполне надежный, — без улыбки сказала миссис Олдрив.

— И он с утра до ночи будет забавлять Эмми.

— Не думаю, чтобы это входило в обязанности мужа, милая, — забавлять свою жену.

Неожиданный приход Эмми, внесшей с собой струю свежего воздуха, смех и запах хризантем, положил конец этой беседе, но с того дня Зора всерьез стала подумывать о возможности романа между сестрой и Септимусом. Как и мать, она не очень одобряла одинокую жизнь Эмми в Лондоне и ее друзей. Слишком много свободы было в их речах и слишком мало сдержанности. Пуританская закваска матери в какой-то степени сказывалась и в ней. За себя она была спокойна. Она, Зора, могла ездить по всей Европе и встречаться с кем угодно, не рискуя себя запятнать, но это только потому, что она — Зора Миддлмист, молодая женщина, обладающая исключительной индивидуальностью и жизненным опытом. Заурядные же молодые женщины и девушки ради собственной безопасности должны были считаться с условностями, специально для этой цели придуманными, — а Эмми была самая обычная молодая девушка. Разумеется, ей нужно выйти замуж; брак оградит ее от всяких жизненных опасностей, а для Септимуса также явится наилучшим исходом. Отныне на безоблачном небе воображения Зоры этот брак уже был заключен, и она щедро изливала свои милости на молодых людей. Никогда еще Эмми не окружали дома такой заботой и вниманием. Никогда и Септимус не мечтал о столь любовном и нежном отношении к себе. В то же время Зора расхваливала Септимусу Эмми, а ей — Септимуса так естественно и тонко, что оба ничуть не удивлялись этому.

В самый разгар сватовства приехал Сайфер, чтобы вступить во владение новым домом. С тех пор, как Зора виделась с ним в Монте-Карло, он успел побывать в Чикаго, Нью-Йорке и Сан-Франциско и сразиться с Джебузой Джонсом в его собственной берлоге.

— Представьте, я устал, — говорил он Зоре в первый же день приезда, удобно усаживаясь в большое кресло, обложенное подушками. — Впервые в жизни я чувствую себя физически усталым. Мне недоставало вас, — добавил он, бросая на нее быстрый пронзительный взгляд. — Курьезная вещь, но весь последний месяц я говорил себе: если бы я только мог побыть немного с Зорой Миддлмист и впитать в себя частицу ее жизненной силы, то стал бы другим человеком. Я сразу бы возродился. Никогда раньше со мной не случалось, чтобы я по ком-нибудь скучал, чтобы мне кого-то недоставало. Странно, не правда ли?

Зора, подойдя к нему с чашкой чая в руке и улыбкой на лице, сдержанно сказала:

— Здесь в Нунсмере вы отдохнете. Здесь чудный воздух.

— Для меня важен не воздух, а то, что вы здесь. Ваше присутствие взбадривает меня, как содовая вода без виски. — Он вздохнул полной грудью. — Боже мой! Как это хорошо — снова вас увидеть! Вы — единственное в мире существо, которое верит в крем, как я.

Зора виновато на него покосилась. Ее энтузиазм и вера в крем были далеко не столь горячи. Правду говоря, она совсем в него не верила. Недели две назад Зора попробовала намазать этим кремом голову одного ребенка, и результаты получились самые неутешительные; тогда мать позвала доктора, он прописал какое-то невинное средство, и ребенок быстро выздоровел. Единственным реальным доказательством исключительных свойств крема были желтые сапоги Септимуса, которым он придавал необычайный блеск.

— Вас огорчает скептическое отношение к вашему крему?