Вторая любовь - Джудит Гулд (1999)

Она ощущала головокружение, почти физическое недомогание и панику, пока самолет несся по взлетной полосе и словно по ступеням поднимался в воздух. Ощущение от того, что она покидает землю и вдруг становится птицей казалось неестественным, оно лишь усугубляло ее осознание того факта, что только хрупкие металлические крылья и мощность двигателей отделяют движение вперед от…

«Нет! — твердо приказала Дороти-Энн самой себе. — Я не должна на этом зацикливаться».

Крепко зажмурившись, она вцепилась одной рукой в подлокотник кушетки, а другой смяла замшевую подушку. Ее прошиб холодный пот, молодая женщина хватала ртом воздух.

С момента катастрофы с ее мужем, всякий раз при взлете и посадке Дороти-Энн чувствовала себя обреченной. Единственным исключением стали перелет из Сан-Франциско в Аспин и оттуда в Нью-Йорк с гробом Фредди.

Оба раза доктор давал ей транквилизаторы.

А сейчас Дороти-Энн повторяла слова Франклина Делано Рузвельта, что превратилось у нее в привычку: «Единственное, чего нам следует бояться, это самого страха… Единственное, чего я должен бояться, это сам страх…»

Дороти-Энн гадала, понимает ли кто-либо, какой ужас она испытывает теперь перед полетами. Или другими словами, насколько она боится жизни.

Теперь нет ничего, что могло бы меня напугать. Все остальное это просто действие.

Ее удивляло то, что никто этого не видит.

Но с другой стороны, как они могли? Она никогда не давала им ни малейшего шанса.

Вот как сейчас. Сославшись на то, что ей хочется побыть одной, Дороти-Энн заперлась в своем отсеке и останется здесь до тех пор, пока не пройдет пик чувства раздражения и страха, пока не нормализуется дыхание.

Пока Дороти-Энн боролась со своими страхами в хвостовом отсеке самолета, Венеция и Дерек, занявшие одну гостевую кабину, еще раз просматривали отчеты своих отделов на портативных компьютерах.

Этим же занимались и остальные пассажиры, утонувшие в кожаных креслах в передней части самолета. Они либо перелистывали отчеты, либо внимательно смотрели на экраны своих компьютеров, подобно студентам накануне экзамена.

Все, кроме Сесилии.

Как только «боинг» по диагонали прорвался сквозь снег и плотную завесу облаков, она отстегнула ремень безопасности, встала и торопливо прошла в середину самолета, чтобы проверить конференц-зал, где два стюарда уже занимались убранством стола.

Взгляд поклонницы совершенства провел быструю визуальную инспекцию. Портативные компьютеры, калькуляторы, ручки, блокноты. Чашки и блюдца. Сверкающие хрустальные резные бокалы, бутылки с минеральной водой «Эвиан». Все стоит по линеечке напротив четырнадцати мест за сверкающим раздвижным столом из полосатого дерева.

Рядом с ней возник Оберто, главный стюард в белых перчатках.

— Все ли вас устраивает, мисс Роузен? — вежливо поинтересовался он.

Хотя официально самолет считался его вотчиной, мужчина склонялся перед ее верховным суждением, когда дело касалось конференц-зала и офисов на борту.

Сесилия еще раз огляделась и быстро кивнула.

— Да, Оберто, благодарю вас.

— Должен ли я сейчас проводить сюда пассажиров?

— Да, спасибо, — отозвалась Сесилия. — Но я лично приглашу мисс Флуд и мистера Флитвуда. Как только все рассядутся, вы можете позвонить миссис Кентвелл и сказать ей, что мы готовы, если готова она.

— Хорошо, мэм. — Стюард вышел и направился в переднюю часть самолета.

В это мгновение самолет прорвался сквозь облака, и солнечный свет — яркий, ослепительный, доставляющий удовольствие — ворвался в иллюминаторы. Отвлекшись на минутку, Сесилия подошла к ближайшему из них и посмотрела наружу. Небо в точности повторяло оттенок синевы на веджвудском фарфоре, а ватное покрывало внизу выглядело не только невероятно белым и воздушным, но незапятнанно, безукоризненно чистым и пушистым.