Вторая любовь - Джудит Гулд (1999)

Хант летел вслепую, снижаясь сквозь мятущиеся грозовые облака. Его глаза не отрывались от экрана компьютера.

Электронный маяк Иден Айл давал чистый, ясный сигнал, посадочная полоса обозначилась на сеже монитора.

Конечно, ему предстояла посадка по приборам. Но дело было не только в этом. Уберите компьютерный экран, электронные чудеса техники, всякие технические прибамбасы и разные примочки, и что у вас останется?

Старомодный полет, вот что!

Борясь с опасными ветрами, руководствуясь в полете одними инстинктами, Хант совершенно не чувствовал страха, только неподдающееся описанию волнение, которое он испытал еще в самом первом своем полете.

Он сделает это. Он отлично посадит свою голубку. Он это знает!

Он человек, выполняющий задание, не говоря уж о том, что он просто первоклассный летчик!

Сборный дом из гофрированного железа раскачивался, скрипел, грохотал. Крепления сорвало, и одна сторона все время изгибалась. Буря за окнами ревела, как сотня фурий.

Ураган Сид набирал силу. Ветер несся с космической скоростью. Один из соседних домиков или трейлеров потерял крышу или кусок обшивки, и гигантская полоса металла пролетела по воздуху и с грохотом обрушилась на дом, в котором находились Дороти-Энн и Зак. Металл заскрежетал по металлу, и Дороти-Энн уже не сомневалась, что их сборный домик не выдержит и рухнет.

Но он чудом оставался стоять.

Мама Рома либо ничего не заметила, либо ей было все равно. Она накрыла на троих, уселась во главе стола и произнесла молитву:

— Господь всемогущий, благослови наш хлеб насущный. — Она перекрестилась по-старинке, начертив крест на лбу, на губах и на груди. — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Ни Дороти-Энн, ни Зак ей не ответили.

Для Дороти-Энн эта трапеза — или «последний ужин», по выражению Мамы Ромы — стала в высшей степени нереальной. Они сидят за маленьким обеденным столиком. Толстуха освободила им с Заком рты и одну руку, чтобы они могли пользоваться ложками. Для пленников ни ножей, ни вилок! За воротник она заткнула им бумажные салфетки, как детям. И еда, от которой при других обстоятельствах просто потекли бы слюнки.

А теперь при одной только мысли о еде у Дороти-Энн сводило желудок.

Мама Рома воспользовалась половником и кончиком большого ножа, чтобы положить первое блюдо. Она разложила по две фаршированных помидорины на каждую тарелку.

— Это называется pomodori alla Siciliana. Вам понравится, — последовал приглашающий жест. — Давайте. Ешьте! Mange! Ешьте!

Дороти-Энн посмотрела на свою тарелку. «Один кусочек, — подумала она, — и меня вывернет!»

— Эй! В чем дело?

Мама Рома отправила половину помидора в рот и теперь едва ворочала языком. Она вилкой указала на тарелку Дороти-Энн.

— Ты знаешь, какого труда мне стоило это приготовить?

— Откуда мне знать, а вдруг еда отравлена? — упрямо парировала Дороти-Энн.

— Но я же тоже это ем. И потом, не все ли равно, как именно ты умрешь? — Мама Рома возвела глаза к потолку. — Ты так или иначе, но умрешь. Такова жизнь.

«Нет, это сумасшествие, — про себя возразила Дороти-Энн. — Она сошла с ума. Ее следует изолировать».

Думая, что Мама Рома на нее не смотрит, Дороти-Энн медленно опустила руку вниз, на колени.

Если бы мне только удалось освободить вторую руку…

— Положи руку на стол, чтобы я могла ее видеть, — спокойно приказала сицилийка.

Так как Дороти-Энн не спешила выполнить приказание, воздух прорезал резкий окрик:

— Быстро!

Дороти-Энн и Зак разом вздрогнули. Молодая женщина положила руку на стол.

Мама Рома взяла пистолет в пластиковом чехле, потом ей что-то пришло в голову, и она отложила его в сторону. Вместо него она схватила нож. Привстав со своего кресла, сицилийка перегнулась через стол и прижала кончик лезвия к горлу пленницы, уколов ее.

Дороти-Энн не осмеливалась дышать.