Женщина на грани... - Милена Иванова (2010)

Такой расклад, при котором я не могла делать то, что моя левая нога захочет, меня не устраивал. Это было невыносимо. Это меня подавляло. Тогда я справедливо решила, что от этой болезни нет лучшего средства, чем начать самостоятельную жизнь. Я решила изучить рынок недвижимости и по пути на работу купила «Сегунда мано»[5]. В метро я подчеркнула объявления, которые меня более или менее устраивали. Отыскать дешевый и приличный вариант оказалось нелегко. Немногие комнаты в приличных общежитиях были уже сняты. Наконец мне удалось найти квартиру пополам с парнем и еще одной девчонкой. Это была настоящая дыра: общага в районе между Делисьяс и Легаспи, прямо напротив женской тюрьмы. Зато дешево. Моя комната оказалась узкой, как игольное ушко или, проще сказать, как одна из одиночных камер в заведении напротив. В придачу к этому мое окно выходило на замечательный живописный дворик, откуда шел острый запах мочи, чеснока и куриной печенки. А также из этого окна я могла без труда наблюдать интимную жизнь большинства соседей в интимных же подробностях. Поскольку я уже устала искать и цена мне подходила прекрасно, я сразу же отдала залог и заплатила за месяц вперед. Мои будущие соседи по квартире наблюдали за этим с неподдельным ужасом на лицах. Они не могли поверить своим глазам, что нашлась такая наивная бестолочь, которая добровольно пришла жить в этот гадюшник, да еще и за свои же деньги. Пятнадцать тысяч, которые с меня содрали в счет квартплаты, стоили мне некоторых излишеств в одежде, с которыми я легко рассталась, и пары бокалов вина в том или ином баре, в которых я себе отказала.

Я вернулась домой, не имея ни малейшего представления о том, как преподнести эту новость родителям. Я поднималась по лестнице с «Сегунда мано» под мышкой и представляла себе вживе эффект разорвавшейся бомбы, который я сейчас произведу своим сообщением. Начнется все с того, что это глупая шутка, потом будет нагоняй и общая перебранка, потом они станут умолять меня этого не делать и в конце концов скажут: «Делай что хочешь. Когда у тебя кончатся деньги, сама прибежишь». А поскольку упрямства мне было не занимать, я знала, что вынесу всю эту мизансцену без особого труда. Ни капельки пота, как говорится.

Дома, как назло, оказалась половина Испании: моя тетя с мужем, трое двоюродных братьев и теща, матушка моей матушки. Если и находилась на свете хоть одна вещь, по поводу которой наши взгляды, мои и отца, абсолютно сходились, так это была наша бабушка. Ее появление производило одинаково пагубное воздействие на нас обоих. Бабушка — это все, это конец света. Дядя уже накачался пивом до отказа. Я постоянно мысленно спрашивала себя, как его поднять и куда уложить. Бабушка то и дело бросала на него испепеляющие взгляды, полные отвращения и еще отвращения. Потому что, с ее точки зрения, пиво — это напиток простолюдинов. Пойло для сброда. Для сообщения новости дня, решила я, лучше момента не найти. Так я хоть подниму адреналин бабушке, и гипертония продлится, как минимум, несколько недель. Хоть какая-то, а польза. С самой сияющей улыбкой, какую только смогла отыскать в своем арсенале, я непринужденно вставила — как самую невинную фразу, — что на следующей неделе я переезжаю. Я сказала это так просто, таким естественным тоном, как будто встала и попросила дать пройти в туалет. В гостиной воцарилась нехорошая тишина, затишье перед бурей. Все уставились на меня такими глазами, как будто я только что сбежала из ближайшего дурдома. Потом все обменялись смущенными взглядами, возникло короткое замешательство, и град вопросов… вот он, посыпался. Мать, как всегда, мчалась впереди паровоза на белом коне:

— Дочка, ты что, с ума сошла? Куда ты собралась идти из дому? Чего тебе не хватает? Ты сама-то понимаешь, что сейчас сказала? Об этом и речи быть не может! И без разговоров!

Она уже готова была прибегнуть к своему коронному номеру и сказать: «Маноло, поговори наконец со своей дочерью!» Но на этот раз отец ее опередил: