Свет твоих глаз - Джоди Хедланд (2015)

Да, она знала, что грязна, особенно после работы в курятнике. Но ее это не беспокоило. Анжелика давно усвоила, что лучше выглядеть непривлекательно – это поможет избежать той судьбы, которая постигла ее сестру, Терезу.

И до сих пор это работало. Она выжила. Городские не замечали ее, разве что время от времени припоминали, называя «той рыбачкой». Она опять посмотрела на новоприбывшую юную леди и, к своему ужасу, обнаружила, что та по-прежнему неотрывно ее изучает и даже склонилась к отцу Фонтейну, священнику церкви Святой Анны, после чего они оба уставились на Анжелику. Отец Фонтейн кивал в ответ на то, что эта женщина ему говорила.

Анжелике стало не по себе. Но как только она развернулась, чтобы уйти, веселые голоса вояжеров затянули свою знаменитую песню Сен-Мало, словно умоляя ее остаться.

Мы веслами режем водную гладь,

Плывем мы на остров, на остров играть.

К вам ветер пригонит наш парусный флот,

Он груз ячменя и пшеницы везет.

Она помедлила и даже обернулась через плечо, но, поймав полный жалости взгляд юной леди, бросилась прочь по песчаной тропинке в сторону таверны. Сердце выбивало тревожную дробь, предупреждая ее, что нужно держаться подальше от красивой леди, что любое сближение с ней может привести к беде.

К тому же у нее не было причин задерживаться на пляже и пытаться узнать, вернулся ли Пьер.

Ей достаточно Жана. Большего ей не нужно.

Глава 4

Пьер пересек открытый участок, который много лет назад, еще в те дни, когда они только обустраивались на Мичилимакинаке, расчистил от леса отец. Яркий полуденный свет позволил Пьеру рассмотреть куда больше, чем удалось вчера, в спешном визите к коттеджу незадолго до рассвета.

Туман и темнота раннего утра скрыли от него ферму, однако теперь солнечные лучи касались каждого сломанного столба ограды, каждого сорняка, растущего на давно не паханном поле, каждого корявого фруктового дерева, каждой выкрошившейся перемычки в стенах бревенчатого дома.

Особенно ярко солнце выделяло дыру в скате крыши, где несколько кусков черепицы отпали, оставив черный провал.

Если бы он вчера не видел матушку, он решил бы, что ферма давно заброшена.

Пьер остановился, поднял свой тяжелый мешок и попытался расправить плечи, стряхнув давящее ощущение вины, которое гнуло его к земле. За домом виднелся амбар. Оттуда не доносилось ни звука. Дверь была приоткрыта, и было видно, что в строении, сложенном папой из камней, от которых они вместе очищали поля, теперь обитает лишь темнота.

А где же куры, которые обычно рылись во дворе? Где свиньи, которых папа выпускал на вольный выпас? Он напрягал слух, пытаясь услышать ржание хоть одной лошади или мычание их молочной коровы. Но на ферме было тихо, как на кладбище. Звуки – барабаны, музыка, веселые песни – долетали сюда только с берега.

Узел, в который стянуло его желудок, сжался еще туже. Почему матушка не спустилась на берег встречать первые корабли, как сделали все остальные?

Последние несколько часов он провел, помогая своим людям разгружать каноэ и здороваясь с индейцами, которые прибыли вскоре после них. А затем с трудом собирался с силами, чтобы заставить себя пройти эту последнюю милю от города.

Один из высоких засохших сорняков, покрывавших то, что раньше было маминым процветающим огородом, покачивался на ветру, словно махая Пьеру, отгоняя его обратно на берег от встречи, к которой он мысленно готовился с тех пор, как Господь наконец добился его внимания.

Но он помотал головой и поборол в себе этот соблазн.

Ветер острова, холодивший свежевыбритое лицо Пьера, донес до него сладкий аромат сирени. Значит, хотя бы кусты, которые матушка посадила, когда он был еще маленьким мальчиком, до сих пор росли по обе стороны от входной двери коттеджа.

И, как ни удивительно, они были подстрижены, красуясь сотнями крошечных пурпурных цветков.