One for My Baby, или За мою любимую - Тони Парсонс (2011)

— Ты мне нравишься. Я уважаю тебя и восхищен тобой.

Я понимаю, что не лгу. Но Джеки все равно мне не верит.

— Да уж, конечно.

— Давай с тобой сходим куда-нибудь вместе в субботу вечером.

— Что? Сходим? Куда сходим?

— У моего друга Джоша будет помолвка. Это очень старый и проверенный друг. Мы с ним в последнее время стали меньше общаться, но сейчас он пригласил меня к себе на торжество. А я приглашаю тебя.

— Ну, даже не знаю. А как же Изюмка?

— Ну, Джеки, нельзя же успеть все на свете. Иногда приходится чем-то жертвовать. Нельзя ненавидеть этот мир за то, что тебе пришлось в нем несладко, а потом возненавидеть его еще и за то, что кто-то приглашает тебя на праздник. Перестань изображать из себя мученицу, ладно? Так ты хочешь пойти со мной на вечеринку?

Она задумывается на пару секунд:

— Но что мне надеть?

— Надень то, в чем ходишь всегда, — советую я. — Что-нибудь симпатичное.

Наступает день, когда становится понятно: бабуля больше не в состоянии продолжать жить так же, как это было раньше. Ее донимает сильная боль, приступы удушья участились. Она боится, что отключится на людях, ей страшно от одной мысли о том, что она упадет где-нибудь на улице, а рядом уже не окажется Изюмки-спасительницы. И никто не сумеет ей помочь, никто не приведет домой и не усадит в любимое кресло.

Поэтому она решает никуда не выходить. Все больше и больше времени она проводит в кровати. Она уже не ходит по магазинам, не проводит время с подружками в кафетериях за чашечкой ароматного напитка.

Я сижу рядом с ней и думаю о том, что моя бабуля — единственный человек в мире, чья любовь ко мне всегда оставалась искренней и не знающей границ. К чувствам других людей примешивалось что-то еще. Они все чего-то хотели от меня, на что-то надеялись и рассчитывали, может, даже мечтали и строили планы, связанные со мной.

А моя бабуля просто любила меня.

Понимая, что теряю ее, я беру бабушку за руку, хрупкую, всю в рисунке старческих вен. Я внимательно и озабоченно гляжу на ее лицо, лицо человека, которого я любил всю свою жизнь. Бабуля подрисовала брови, но как-то неровно, и эта немного размазанная краска словно рвет мне сердце.

— С тобой все в порядке? — задаю я самый, наверное, глупый вопрос на свете, замирая в ожидании положительного ответа.

— Просто замечательно, — улыбается она. — И ты у меня такой замечательный!

Моя бабуля до сих пор уверена, что у нее замечательный внук. И тут я задумываюсь.

Она или знает меня лучше всех остальных, или не знает совсем.

32

Он похож на такого садовника, который как минимум ведет свое собственное телешоу. Никак не меньше.

Он загорелый, спортивного телосложения, может быть, чуть робкий. Его выгоревшие на солнце волосы стянуты на затылке желтой резинкой. Он одет в спортивную новозеландскую рубашку для игры в регби и в общем выглядит выносливым, сильным, закаленным тяжелым физическим трудом мужчиной.

Этот скромный садовник выглядит отлично. Интересно, сколько ему лет? Пятьдесят? Никак не меньше, даже несмотря на то, что он продолжает носить молодежные кроссовки и шорты в стиле милитари с внушительным количеством карманов. Просто он отлично сохранился, а своей откровенностью и простотой, свойственной всем австралийцам и жителям Новой Зеландии, сразу располагает к себе. В отличие от нас, замкнутых британцев с вечно кислыми минами, тех, о которых говорят: себе на уме.

Моя мама и Джойс внимательно наблюдают за тем, как ловко и профессионально он подстригает розовые кусты.

— Весна уже на носу, — заявляет садовник. — Пора избавляться от тех стеблей, которые уже не дадут бутонов, и дать свободу новым побегам. — Он поворачивается к женщинам и одаривает их ослепительной улыбкой, не уставая тихонько приговаривать, всякий раз отхватывая садовыми ножницами очередную веточку: — Чик… чик… чик…