Прости… - Януш Вишневский (2016)

– Я второй раз приношу эти книги сюда. Сначала я была здесь утром. Пришла, увидела и подумала, что это вы так пошутили с адресом или что есть, может, еще одна улица Монтелупи в Кракове. Но ведь такое невозможно, чтобы этих итальянцев увековечили аж двумя улицами. На улице Мотелупи есть здание тюрьмы, университетские корпуса и только один дом, в котором могли бы жить нормальные… в смысле, обычные люди, и всё, больше ничего нет. Я для очистки совести постучалась в ворота тюрьмы. Какой-то пожилой дядечка из охраны ничуть не удивился, когда взял листок с адресом, который вы мне вчера дали, надел очки, прочел и сказал, что всё верно: и адрес, и что ваша фамилия ему известна, потому что вы у них тут уже долго, и что если я хочу поговорить с вами, то должна обратиться к начальству с просьбой в письменном виде. Я тогда спросила его, что значит «тут уже долго», на что он, смеясь, ответил, что это значит «сидит уже долго, осужденный он». Подробностей никаких – за что, почему, сколько – он мне не сообщал, наверное, еще и потому, что мое лицо выражало полнейшее недоумение, абсолютное неверие в только что услышанное. Вы, наверное, очень смелый человек, если дали мне и правильный адрес, и имя свое. Я тогда решила обязательно узнать, что с вами произошло. С улицы Монтелупи я поехала в библиотеку Ягеллонского университета, в то огромное здание архива, что на пересечении улиц Мицкевича и Олеандры. В нем собраны буквально все местные газеты за все годы. Пани Зося, которая работает там испокон веку, прекрасно знает меня, потому что, когда я писала диплом, мне часто приходилось там бывать, часами листать старые газеты, искать информацию о самоубийцах и их мотивах. А ваша фамилия такая необычная, к тому же пожилой господин, что был тогда на воротах тюрьмы, сказал очень важную вещь: что вы там надолго. Я запомнила это «надолго», и оно меня очень испугало. Я написала печатными буквами вашу фамилию на библиотечном требовании и спросила пани Зосю, которая, ни секунды не сомневаясь, сказала, что знает, о ком речь. Она знала вашу историю, которая «много шуму в свое время наделала не только в Кракове, но и во всей Польше». Лично я впервые услышала о ней, наверное потому, что тогда была слишком молодой, газет не читала, всё больше в своей молодежной компании – «Металлику» послушать или Сартра пообсуждать. Пани Зосе потребовалось лишь несколько минут, а потом она вернулась с тремя огромными фолиантами в обложках из толстого серо-черного картона. Я там нашла всё, что «Краковская газета» написала по этому делу. Вместе со статьями о вашем приговоре, с отрывками из писем читателей, возмущенных «скандально мягким приговором». Некоторые из писем были насквозь пропитаны ненавистью и полны высосанных из пальца наветов. «Пятнадцать лет тюрьмы за два трупа – это плевок в лицо правосудия», – написала одна читательница, скрывшаяся за инициалами. А один «Постоянный читатель» (так он подписался) в пламенном, мечущем громы и молнии послании требовал для вас «немедленной смертной казни через расстрел», вероятно забыв о том, что в Польше с девяносто второго года нет смертной казни. Другие, «до глубины души возмущенные» мягким приговором, сетовали, что «этим зазнавшимся лягушатникам кажется, что в Польше можно ходить с оружием по улицам и убивать кого захочется и что при социализме ничего подобного не было». Были и такие, кто утверждал, что «еврейская семейка этого француза как пить дать подкупила продажную судью, вынесшую этот скандальный приговор», не потрудившись даже проверить, что приговор выносил мужчина, а не женщина. И это при том, что в вашей фамилии абсолютно ничего еврейского нет. Но это для поляков обычное дело: как чуть что не то, не по нраву, сразу клеят ярлык «еврейский». Так было и при социализме, так же и сейчас.

Вдруг она осеклась, постучала себя пальцем по голове и воскликнула: