— Во всяком случае, очень хорошенькая обезьянка! — сказал Мюллер, большой поклонник красоты Фату. (Он долго жил в Судане и знал толк в чернокожих красавицах.)

— Очень хорошенькая обезьянка! Если б те, что живут в лесах Галлама, были похожи на нее, то еще можно было бы примириться с этой проклятой страной!

IX

Белый зал, где разгуливает ночной ветер, привлеченные пламенем бабочки бьются о висящие лампы; за столом компания людей в красных мундирах, им прислуживают черные рабыни — это пируют спаги.

Днем в Сен-Луи был праздник: военный парад, скачки, верблюжьи бега, гонки на пирогах. Полная программа провинциальных торжеств со своеобразным нубийским колоритом.

На улицах пестрели военные мундиры гарнизона — моряков, спаги и стрелков. Были и мулаты в городских одеждах, и старые аристократки Сенегалии (по происхождению метиски) — прямые и важные, в высоких чалмах из пестрого фуляра и с буклями по моде 1820 года, и молодые в давно вышедших из моды костюмах, приноровленных к африканским вкусам. Затем две-три белые женщины в новомодных платьях, а за ними толпы негров в своих побрякушках.

Весь Гет-н’дар принимал участие в торжестве. Весь запас веселья и жизнерадостности жителей Сен-Луи, весь народ, населявший старую колонию, выплеснулся теперь на улицу, чтобы завтра снова погрузиться в сон под могильным саваном своих соломенных крыш.

Спаги, согласно приказу, весь день проведшие на городской площади, были крайне возбуждены и взволнованы значительностью момента. Сегодня праздник в честь новых назначений и наград, привезенных последним курьером из Франции, и Жан, обычно державшийся в стороне, тоже присутствовал на полковом ужине. Черные рабыни еле успевали подавать: спаги не так много ели, как пили, и к этому времени почти все были пьяны. Провозглашались бесчисленные тосты, звучали анекдоты, то циничные, то наивные, и тяжеловесные солдатские остроты, полные скепсиса, но не лишенные ребячества. Пелись застольные песни, странные и чрезвычайно шумные, сочиненные в Алжире или какой-нибудь соседней стране; некоторые из этих песен исполнялись солистами, некоторые хором, под аккомпанемент бьющейся посуды и ударов кулака по столу.

Глупые, затасканные остроты вызывали взрывы молодого смеха; а некоторые словечки заставили бы покраснеть самого дьявола.

И вот среди общего разгула встает один спаги и, подняв стакан с шампанским, провозглашает тост:

— За всех павших у Мекки и Бобдиари!

Оригинальный тост придумал спаги!.. Хотел ли он почтить память усопших, или то был вызов — преступное издевательство над мертвыми? Спаги, провозгласивший этот зловещий тост, был сильно пьян, и его блуждающий взор горел мрачным огнем…

Увы! Что за дело товарищам до павших у Мекки и Бобдиари — с тех пор прошло много лет, и кости их давно побелели на горячем песке пустыни!.. Если товарищи, оставшиеся в Сен-Луи, и хранят еще в памяти их имена, то можно ли рассчитывать, что еще через несколько лет они не канут во мрак забвения.

За павших у Мекки и Бобдиари осушили стаканы, но этот странный тост вызвал всеобщее смущение, и водворилось безмолвие, как бы темным флером окутавшее стол, уставленный яствами, и пировавших за ним спаги. В особенности он подействовал на Жана, неожиданно оживившегося в веселой компании и целый вечер искренно смеявшегося, — он вдруг сделался мрачен и задумался, сам не отдавая себе отчета в своих мыслях… Павшие среди пустыни!.. Слова эти, будто крик шакала, раздавались в ушах, и в воображении его возникали грозные видения, от которых кровь стыла в жилах…