Горький мед любви - Пьер Лоти (2007)

Эти вечера в Папеэте, эти развлечения молодых женщин, участвовать в которых запрещали ей старые родители, будили ее детское воображение. Особенно смущал ее, благодаря красочным описаниям Тетуары, чай, который нередко пили Териа, Фаимана и другие легкомысленные девушки из свиты королевы. Лоти присутствовал, даже подчас заправлял там, и это сбивало с толку Рарагю, которая ничего не могла понять.

Отругав меня, она заплакала, что было несомненно лучшим аргументом…

С этого дня меня перестали видеть на вечерах в Папеэте. Я оставался допоздна в лесах Апире и делил иногда плод хлебного дерева со старым Тагапаиру. Сумерки в этой глуши были печальны, но это была сладостная печаль, и голос Рарагю звучал еще милее по вечерам, под высокими и темными деревьями. Я оставался до часа молитвы, произносимой медленно и важно на странном, диком языке, но знакомой мне с детства: «Отче наш, иже еси на небесех…», вечной, возвышенной молитвы Христа, звучавшей здесь, в этом антимире, среди мрака лесов и молчания ночи, странно и таинственно из уст полуживого старика.

XXXVIII

Рарагю уже чувствовала и должна была чувствовать еще острее впоследствии нечто, не поддающееся точному определению, — нечто, невыразимое словами ее первобытного языка. Она смутно ощущала, что ее и Лоти разделяет целая бездна, целые миры неведомых ей идей и знаний. И уже видела радикальное различие наших рас, наших понятий и чувств: это различие чувствовалось даже в понимании самых элементарных вещей. Лоти, одевавшийся по-таитянски и говоривший на ее языке, оставался для нее раира — то есть человеком, пришедшим из-за морей, выходцем из неведомой страны, одним из тех людей, которые вот уже несколько лет вносили в тихую полинезийскую жизнь много перемен.

Еще она знала, что Лоти скоро уедет навсегда, вернется на свою родину. Рарагю не имела никакого понятия об этом громадном расстоянии, а Тагапаиру сравнивал его с расстоянием от Фатауа до Луны или звезд…

Она — этот пятнадцатилетний ребенок — думала, что представляет для Лоти забаву, игрушку. Однако она ошибалась. Лоти начинал питать к ней серьезное чувство. Он уже начинал ее любить.

Он помнил своего брата Жоржа — того, которого таитяне называли Руери и на которого эта страна произвела неизгладимое впечатление. Лоти чувствовал, что с ним будет так же. Ему казалось очень возможным, что их отношения, завязавшиеся случайно, с легкой руки Тетуары, оставят глубокий и неизгладимый след.

Лоти приобщился к светской жизни еще очень молодым. Он рано заглянул за кулисы света, попав в шестнадцать лет на сцену парижской и лондонской жизни, и узнал, что такое страдание, еще в те годы, когда другие только учатся мыслить.

Лоти вышел из этих ранних потрясений совершенно пресыщенным и разочарованным. Разочарование действительно нашло себе место в его душе, так как прежде, чем стать юношей, он был чистым, мечтательным ребенком, воспитанным в мирной, спокойной обстановке; а еще был маленьким дикарем, в сердце которого жило много светлых и лучезарных образов. Прежде чем отправиться блуждать в лесах Океании, он еще ребенком блуждал в лесах Йоркшира…

У Лоти и Рарагю, рожденных на противоположных концах света, было множество тайных точек соприкосновения. Оба привыкли к уединению и созерцательности, оба любили лес и дикую природу; оба проводили долгие часы в одиночестве, лежа на траве или мхе; оба страстно любили мечты и музыку, красивые цветы и прохладную воду…

XXXIX

На нашем горизонте сейчас нет ни одного облачка… Еще пять долгих месяцев предстоит провести вместе… Бесполезно мучить себя мыслями о будущем…

XL