Дьявол в сердце - Анник Жей (2005)

Люди, на которых не лежит отпечаток больничной койки, обладают яркой индивидуальностью, это подчеркивает мою полную несостоятельность. Одежда болтается на мне; я брожу в зимнем тумане. Прогулки женщины в ремиссии ведут меня на все четыре стороны: город — это мир в себе. Во время прогулки страдание стихает — это что-то новое. Безнадежность свалилась с меня в мгновенье, как слишком большое платье сваливается с женщины в примерочной магазина.

Я иду навстречу движению. Машины издают адский шум. Прохожие куда-то дружно торопятся. Некоторые лица в толпе привлекают внимание: мужчины и женщины оборачиваются. Я протягиваю руку, они меня не видят. В магазине я украла компакт-диск «Очи черные», продавщица даже не шевельнулась. Мне неприятно, я кладу диск обратно. Это чтобы защититься от несчастья, прямо на теле я ношу бирюзу.

Теперь я почти невидимка, я могла бы провести ночь в музее Пикассо или украсть свитер от Оси Ямамото в «Бон-Марше», только мне этого не хочется.

Зима. Мужчины в длинных темных пальто, сильный ветер выворачивает их зонты на перекрестках. Они бросают письма в почтовые ящики, обвитые плющом, — наверное, такой желтый и такой зеленый цвет есть только в Париже, но мне и до этого нет дела. Прохожие легкомысленно перебегают дорогу. Я не могу их укорять: они никогда не соприкасались со смертью. Я же знаю, что это такое, меня можно убить одним щелчком.

— Вы можете расплатиться? Мне надо сдать кассу, — ворчит официант.

Я чуть не расцеловала его. Количество тех, кто обращается ко мне, уменьшается, как шагреневая кожа. Остались одни врачи.

Я, наверное, очень долго просидела в «Куполе». Кладу деньги в блюдце. Официант черноволос и усат. Он отрывает чек.

Мне хочется немного развеяться, и я сажусь на 54-й автобус. Компостирую уже использованный билет, водитель ничего не замечает. Я смотрю на молодых людей. Они напоминают мне сына. Мои ровесники все выглядят одинаково и ведут себя одинаково. Брюнеты с короткими волосами, бледными лицами, темными глазами. У всех черные плащи и сумки, как будто они позируют для моментального снимка своего времени.

Антуан уже судья, мне это сообщил Теобальд. В лифте я расплакалась.

Должно быть, я зашла слишком далеко.

28 февраля

«Я потерял любовь», — говорил мне ты на бульваре Сюше. И продолжал: «Но Алиса вернется. Думаю, она в Калифорнии. Я связался с “СОС. Пропавшие люди”. Их представитель сказал мне, что надежда есть». Ты с особым шиком любил отсутствующих и презирал свое окружение. К примеру, твоя мать умерла в одиночестве в американской больнице.

До последних дней у твоей матери было право на орхидеи, маникюр от Герлена, но не на твои посещения. На обращения «королевы-матери» отвечали твои секретари.

После смерти супруга, Алена Мериньяка, «королева-мать» ушла от тебя и стала жить сама по себе. Под предлогом того, что она использует тебя, чтобы заполнить свое одиночество, ты сжег все мосты. Насколько мне известно, «королева-мать» и Алиса Любимая очень любили друг друга. От нее Алисе достались черные глаза.

Ты плакал, когда узнал о кончине старой женщины: ее смерть была ужасной, несмотря на морфий.

Ты попросил меня представлять тебя на похоронах, и я отправилась туда с Ольгой. Церемония проходила в американской церкви, и я с нарочито скорбным лицом принимала соболезнования.

На моей памяти ты ни разу не был на ее могиле. «Когда умираешь, то сначала становишься гнилью, а потом прахом. И зачем весь этот маскарад?» — говорил ты и отказывался приходить на похороны, независимо от степени родства с покойным. «Буду я там или нет — никто не воскреснет». Ты отправлял цветы и венки, но ничуть не переживал. Ты также избегал погребальных процессий, которые случайно попадались тебе на пути. Такие встречи происходили редко, потому что если смерть касалась тебя, то касалась всех остальных.