Дикие сердцем - Виктория Клейтон (2008)

— В этом случае ты бы вернулся домой гораздо раньше?

Вер обернулся и с удивлением посмотрел мне в глаза.

— Да, именно об этом я и подумал.

— Что же изменило твою точку зрения?

— Не знаю, на самом деле не знаю. Шесть месяцев назад я занимался тем, что высаживал саженцы красного дерева: ровные ряды маленьких деревьев под палящим тропическим солнцем и высоким прозрачно-синим небом. Я думал о величественных дубовых лесах, поросших влажным мхом, о небе Англии, затянутом низкими свинцовыми тучами, — темное грозное небо, которое через мгновение преображается и начинает мягко светиться. Я вспоминал реку, мою реку. Я жаждал увидеть холмы, долину; услышать пение птиц по утрам. Желание вернуться не оставляло меня ни на секунду. Мне понадобилось немало времени, чтобы продать дом, завершить накопившиеся дела и попрощаться с друзьями. Путешествие на ледоколе стало последней попыткой доказать себе, что именно я являюсь хозяином своей судьбы, что я никуда не тороплюсь, ничто меня не гонит. Но все это время единственным моим желанием было… — Вер сделал паузу. — Знаешь, нацистам не помешало бы привлечь тебя на свою сторону. Им не понадобились бы пытки и жестокие допросы. Ты смогла бы разговорить и спартанца, — когда Вер иронизировал, его сходство с Гаем было разительным.

— Спартанцы? Это не те ли спартанцы, которые выражали свои мысли лаконично?

— Спартанцы знамениты содержательной и краткой манерой разговора. Филипп Македонский[65] угрожал им в послании: «Если я вторгнусь в Лаконию[66], то разрушу ее до основания». Спартанцы ответили одним словом: «Если». — Веру удалось отвлечь мое внимание. — Кажется, я отнимаю у тебя время. Пора выбираться из этой духовной Голгофы, — голос Вера был почти не отличим от голоса Гая, лишь немного глубже.

— Но мне на самом деле интересно.

— Я слишком много говорил о себе. Ты, должно быть, замерзла, и я тебе наскучил. Воспользуемся лифтом?

— У нас нет выбора — ключи у Вернера в кармане.

Так как лифт был очень тесным, мы стояли, прижавшись друг к другу. Жемчужная пуговица на груди Вера находилась на уровне моего носа. Мне пришлось поднять голову и смотреть в потолок, чтобы пуговица не отпечаталась на коже. Вер смотрел поверх моей головы.

Я почувствовала, что должна продолжить разговор.

— Ты собираешься остаться здесь надолго?

— Надеюсь, навсегда. А ты, ты собираешься остаться надолго?

— Не знаю, честное слово, не знаю. Поначалу я планировала переждать здесь лишь несколько дней. Я все еще не могу собраться с мыслями.

— Ты не выглядишь растерянной.

— Да. — Воцарилась тишина. Вер опустил глаза, а потом быстро взглянул на меня. Я подумала, что будет справедливо немного рассказать о себе. — Я потеряла веру в то, что способна принимать решения.

— Неужели?

— Я гордилась тем, что решительна и хорошо разбираюсь в людях. Ошибка, которую я совершила, — не хочу утомлять тебя деталями — до основания разрушила уверенность в себе.

— Думаю, ты прошла через мучительный процесс духовной эволюции. Честертон[67] как-то сказал: «Только сумасшедший абсолютно уверен в себе». В этих словах я часто находил успокоение.

— Надеюсь, что я не выгляжу сумасшедшей?

— Не более, чем я.

Лифт медленно поднимался, мотор тарахтел. Я заметила, что Вер оставил часть подбородка небритой. Треугольник колючей щетины контрастировал с воротником накрахмаленной рубашки. Вер, очевидно, почувствовал мой взгляд. Он поднял руку и прикрыл подбородок.

— Я уже позабыл о подобных вещах. Последние несколько лет я провел в Венесуэле, помогал создавать сельскохозяйственный кооператив. Смокинг, цилиндр и галстук-бабочка не являлись там предметами первой необходимости.

— Тебе понравилось в Венесуэле?

— Прекрасные люди, замечательная страна, но было нелегко.

— Чем ты собираешься заняться дома?