Победа для Александры - Надежда Семенова (2007)

Две подруги приняли свой обычный вид. Галина напоминала крестьянскую девушку, втиснувшую в узкий корсет свои упругие обильные телеса. Сквозь бархатистую тональную пудру, обильно наложенную на лицо, просвечивал неукротимый наливной румянец. Никакие усилия не смогли придать ее южному выговору требуемую тональность, и в нем ликующе переливались спелые, ласкающие слух звуки. Она все еще томно шевелила плечами, слишком могучими для такого жеста. Складывала руки, красивые, но чуть великоватые, в изящный по задумке замочек, но выходило тяжело и напоминало солидный амбарный замок. Она улыбалась во весь рот, позабыв сложить губы в брезгливую гримаску, и как две капли воды походила на лукавую кустодиевскую купчиху. В ее глазах плескался огонь, а в усмешливых уголках губ таилось сладкое обещание.

Напротив нее Сулима. В почти черных глазах арабки таился темный страх, немая готовность пасть под градом камней, пущенных меткой рукой единоверцев. Мусульманская вера строга к женщинам, и Сулима знала это не понаслышке. Старшая сестра, красавица Зульфия, любимица отца, не переступала порога родного дома с тех пор, как стало известно о ее преступной связи с чернокожим марокканцем. Зульфия как будто умерла для семьи, перестала существовать. Было строго запрещено упоминать ее имя, а в душе Сулимы поселился тайный страх. Черный любовник, с глянцевой кожей, жадным красным ртом и… огромным, чудовищно огромным членом. Он приходил в ее сны и стоял в темном углу, призывая ее к себе утробными звериными звуками. Сулима кричала… и просыпалась. Над ней склонялась Саша в ситцевой ночной рубашке и участливо спрашивала:

— Опять кошмары?

Сулима облизывала пересохшие губы и садилась на кровати, тревожно вглядываясь в темноту. Самое ужасное состояло в том, что богобоязненная Сулима оказывалась одна-одинешенька перед лицом искушения, не в силах освободиться от грязных, преисполненных неясного, преступного томления снов. Разве можно было с этим обратиться за успокоением к великому и милосердному? Нет, нельзя признаваться никому, а особенно тому, кто близок к Аллаху! Девушка представляла мамино лицо, бескровные темные губы, шевелящиеся в молитве, и молча обливалась безнадежными тихими слезами…

Галя и Сулима сидели за столом, сблизившись головами, щеки их пылали, а в лицах трепетало притворное негодование, сквозь которое пробивался… жгучий интерес.

Саша задумалась. Сколько же молодых людей разных национальностей, рас, исповедующих разные религии, имеющих противоположные убеждения, живут и учатся только в одном Петербурге, не подозревая, что существует одна общая черта, один признак, который объединяет их всех. И Галя, и Сулима едины во мнении, что эта особенность является самой важной. Все эти люди — чужаки!

Мужчина другого внешнего вида, разреза глаз, цвета кожи — это чужак. Потенциальный враг, носитель чего-то чуждого, непонятного и… запретного. Саша усмехнулась. Старая поговорка про запретный плод красноречиво светилась в растревоженных девичьих лицах.

Раздался сильный стук в дверь. Три длинных, два коротких, пауза и снова три длинных и два коротких. Костя! Саша понеслась к двери, разрывая плечами липкую паутину размышлений. На пороге возникла крепкая фигура. Константин стоял небрежно привалившись плечом к косяку, засунув обе руки в карманы. Светловолосый, с крепким, коротко остриженным затылком. Упрямые сероголубые глаза, слегка кривоватый, типично боксерский нос. Константин повел плечами в сторону девчонок, буркнул:

— Здрасте! — и заулыбался всем лицом навстречу Саше. — Привет, Шуркин!

Сулима стыдливо занавесила глаза длинными ресницами и робко кивнула, зато Галина расправила плечи и нацелилась левой грудью в сторону привлекательного незнакомца. В ее голосе зажурчали игривые нотки.

— Проходите, молодой человек, не стесняйтесь!

— Спасибо, девчонки, мы торопимся! — Константин не отводил глаз от Саши. — Ты готова?