Секреты - Лесли Пирс (2006)

Он всегда считал себя умным мужчиной, а его коллеги-юристы считали его человеком чести. И тем не менее его вовлекло в тайные отношения, которые вполне могли бы настроить Эмили и других его детей против него, если бы это выплыло. Но держать это в тайне казалось так несправедливо.

Уставившись на огонь, Майлс вспомнил, как Майкл любил большой камин, который они всегда разжигали в столовой на «Ферме» зимой. Вспоминает ли Майкл сейчас этот камин? Представляет ли себе накрытый стол с хрустальными бокалами и фамильным серебром, поблескивающим в свете свечей? Стоит ли у него перед глазами мать, красивая, в темно-синем вечернем платье с блестками, которое он всегда настоятельно просил ее надевать на семейные сборы? А каким он вспоминает Майлса? Одетым, чтобы ехать в Сити, в темном костюме и котелке? Или в парике и судейской мантии, как на фотографии, которая стоит на серванте в столовой?

Майлс глубоко вздохнул, потому что каким бы его мальчик ни вспоминал своих родителей, вряд ли он мог представить, какая дилемма стоит перед отцом.

Майкл всегда был очень честным. Майлс не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь солгал. Поэтому он предположил, что если бы он спросил сына, как ему поступить, Майкл настоятельно посоветовал бы сказать правду, а там пусть как карты лягут.

Но одной из его карт был Майкл, еще одной — Эмили, а еще Ральф, Диана и внуки. А что, если он потеряет их всех?

Майкл был голоден и пытался согреться, сворачиваясь в клубок под одним грубым, поношенным одеялом на сбитом в комки, влажном матраце. Барак В был длиной двадцать пять футов и шириной четырнадцать футов, у стен стояли двенадцать трехъярусных деревянных коек. Пол был просто сбит из досок. В центре барака стояла печь и стол с несколькими скамейками. Майкл занимал нижнюю койку и был ближе всех к печи, из уважения к его ранениям. Но печь уже два дня не топилась, потому что кончилось топливо. Завтра должны были отправиться на его поиски, но, по всей вероятности, может потребоваться несколько дней, пока они его достанут.

Но Майкл не терял бодрости духа. У него здесь были хорошие друзья, они могли болтать, играть в карты, писать письма, читать, и всегда оставалась «травля болванов» — развлечение, заключавшееся в том, чтобы докучать охранникам или надувать их, с тем чтобы убить время. В бараке находилось двенадцать англичан, три американца, один канадец, два австралийца, четыре поляка и два француза, это была интересная «смесь», и они редко скучали. Днем из-за своей больной ноги Майкл не мог присоединиться к другим, бегающим вдоль периметра забора, играющим в футбол и даже делающим гимнастику, но он был способен это пережить. А ночей он просто боялся.

Сегодня ночью, как и каждую ночь, он пытался прогнать от себя мешавший ему храп товарищей, боль в ноге и вытье ветра снаружи, загружая мозг всеми своими любимыми воспоминаниями об Англии.

Вот он играет в крикет в школе и солнце палит его затылок, анод ногами мягкая и упругая трава. Вот он съезжает по холму на велосипеде, не держась за руль, и его рубашка вздымается на спине как парашют. Вот он уже в Оксфорде и гребет вниз по реке, солнце играет бликами на воде, и перепуганные утки бросаются укрыться под нависшими над водой деревьями. Его первый одиночный полет — он поднимается над облаками и смотрит вниз на внушающую благоговейный ужас бескрайнюю бездну облаков.

Он хорошо научился отгонять от себя кошмар последнего полета, когда самолет загорелся и вышел из-под его контроля и он не мог открыть кабину. Он не помнил, как в конце концов открыл ее, к тому моменту он уже терял сознание, потому что следующее, что он увидел, — это себя самого на земле, запутавшегося в стропах парашюта. Из того, что было потом, он помнил только боль — обжигающую, раскаленную боль, которая прекратилась лишь на время, когда он снова потерял сознание.