Секреты - Лесли Пирс (2006)

Тайна не раскрылась, пока Адель не услышала, как бабушка разговаривает с почтальоном. Он спросил ее, удачно ли она наклеила обои и не нужно ли ей помочь что-нибудь передвинуть. И тут Адель поняла: эта комната много лет не использовалась, возможно, с тех самых пор, как ее мать уехала отсюда. Всю мебель из комнаты передвинули по какой-то причине в гостиную. Но бабушка привела ее в порядок и вернула мебель на места, пока Адель болела.

Почему она так ничего и не сказала об этом? Это была еще одна неразгаданная тайна.

А сейчас Хонор шила для Адель ночную рубашку. Она откопала какой-то кусок фланелета и шила на своей швейной машине. Даже когда она признавалась в том, что делала, она не говорила этого мягко. Она просто рявкнула: «В любой из моих рубашек ты просто утонешь, они слишком велики».

И комната, и ночная рубашка натолкнули Адель на мысль, что бабушка, возможно, намеревалась оставить ее у себя, но девочка предположила, что вряд ли бабушка сможет отослать ее в другой приют без единой ночной рубашки. Ей хотелось собраться с духом и спросить, когда это произойдет. Но она не осмелилась, как не осмелилась тогда спросить, можно ли зажечь лампу раньше.

Еще одной странностью было то, как бабушка реагировала на все, что Адель рассказывала о Роуз. Иногда она вдруг вставала и выходила в сад, прежде чем Адель успевала рассказать до конца. Единственный раз она дослушала до конца — когда Адель рассказала ей о том, как умерла Памела и как она скучала по ней. Бабушка, как всегда, фыркнула и сказала, что так всегда бывает.

Адель ерзала на стуле. Она скучала, сидя просто так, без дела. Ей было жаль, что у бабушки не было приемника, тогда ей не было бы так одиноко. В последние два дня ей разрешили пару часов после обеда сидеть в саду. Это было просто замечательно, но ее так и тянуло пойти посмотреть на старый разрушенный замок, реки и птиц. И еще она умирала от желания увидеть море.

— Может быть, мне сделать нам по чашке чая? Или мне пора идти спать? — выпалила Адель. По крайней мере она сможет увидеть из окна спальни, как заходит солнце.

Хонор взглянула на девочку и подумала, что сейчас она выглядит намного лучше. Все то время, пока Адель тяжело болела, она выглядела ужасно: кожа на ее лице сходила большими чешуйками, придавая ей какой-то пестрый вид, волосы были как грязная солома, а странные зеленоватые глаза казались просто огромными для такого худого лица. Но хорошая еда, отдых, пара дней на свежем воздухе в саду и тщательное мытье головы сделали чудеса. Ее волосы сейчас отливали золотом, на щеках появился легкий румянец, и глаза при более близком рассмотрении были довольно красивыми. Хонор поняла, что девочке скучно, и это было еще одним признаком того, что она идет на поправку.

— Я скоро сделаю нам немного какао, — сказала она, вынув несколько булавок из рукава ночной рубашки.

В последние несколько дней она расспрашивала Адель о ее жизни в Лондоне и удивлялась тому, какой точной и хорошей рассказчицей была девочка. Без видимых усилий она так ясно рисовала картины своего дома, семьи и соседей, что Хонор казалось, будто она побывала там. Дело не в том, что она хотела себе это представить. Ей было мучительно больно видеть Роуз пьяной ведьмой, замужем за грубым, необразованным человеком, живущей в настоящей дыре. Хонор не понимала, почему Адель, будучи девочкой явно очень умной, не сердилась и не обижалась на мать, которая обращалась с ней с таким презрением.

Но, возможно, ребенок, воспитанный без настоящей любви, не имел представления о том, что это такое?

Сложив вместе все кусочки информации о Роуз, Хонор подумала, что отец Адель, вполне вероятно, был женатым мужчиной и что Роуз встретилась с ним, работая в «Джордже» в Рае.