– Сделано, значит. – Хавьер не знал, что еще сказать. Очки секретаря отсвечивали, и его глаз не было видно, а потому Хавьер не знал, то ли Хоскинсон его осуждает, то ли просто докладывает о выполнении своих прямых обязанностей.

– Да, милорд. Мистер Чаттертон также предоставил список всех арендаторов с домочадцами. Я рекомендовал в качестве рождественских подарков выдать им пшеницу и говядину пропорционально размерам семьи.

– И это, значит, сделано, – пробормотал Хавьер.

Он привычным жестом провел по волосам и откинулся на спинку стула, но тут же об этом пожалел. Кто-то из предков приобрел это массивное деревянное сооружение, которое язык не поворачивался назвать стулом из-за его монументальной громоздкости, а креслом – из-за полного отсутствия какого-либо комфорта для сидящего на этом пыточном троне. Хотя со стороны этот предмет интерьера выглядел весьма импозантно, особенно прямая высокая спинка с затейливой резьбой, декоративные элементы которой впивались в затылок и заставляли вытягивать шею вперед.

– Спасибо за работу, Хоскинсон. Не сомневаюсь, что арендаторы оценят вашу заботу.

Хоскинсон просиял.

– Нам с мистером Чаттертоном было приятно этим заниматься, милорд.

Секретарь произнес фамилию управляющего с придыханием. Похоже, он его чуть ли не боготворил.

По правде говоря, работа со счетами шла бы куда более гладко, если бы Хавьер привлек к ней самого управляющего, а не секретаря. Хоскинсон был специалистом в совсем иной области: рассылка приглашений, дипломатические отказы и прочие светские дела. Он мало разбирался в урожаях и почти ничего не знал о людях, работавших на его, Хавьера, земле.

Тем не менее, Хавьер предпочитал общество секретаря, которого сам в свое время нанял и которого хорошо знал. Чаттертон был правой рукой отца Хавьера, и с ним Хавьер чувствовал себя неуютно, словно нерадивый школьник.

Граф в очередной раз взъерошил волосы и, раздосадованный тем, что никак не может избавиться от этой привычки, спрятал руки под стол.

– Хоскинсон, – решил он, – вы, должно быть, мечтаете отдохнуть хотя бы полдня. И я думаю, вы заслужили отдых. Благодаря вам я теперь знаю, что у меня в хозяйстве нет шести миллионов овец.

Секретарь встал, но уходить не торопился.

– Вы хотите еще поработать, милорд? Может, распорядиться, чтобы вам принесли перекусить?

Хавьер махнул рукой.

– Займитесь уже чем-то приятным для себя. Потискайте горничную под омелой или напишите письмо премьер-министру. На ваше усмотрение. Мир не рухнет, если вы на пару часов оставите меня наедине со счетами.

У Хоскинсона дрогнула губа.

– Вся моя жизнь в работе. Я вижу смысл жизни в служении вам, милорд, – сказал он и с поклоном вышел из кабинета.

Как только за секретарем закрылась дверь, Хавьер испытал громадное облегчение. Его взгляд невольно скользнул в сторону буфета. Для бренди было еще слишком рано, но, судя по тому, как развиваются события в его доме, скоро для него не останется иных грехов, кроме пьянства.

Пьянства и флирта с девственницами.

Вернее, с одной девственницей. Которая сама с ним флиртует.

Поразмыслив, Хавьер все-таки налил бренди. Согревая бокал в ладонях, он подошел к окну и окинул взглядом свои владения.

Граф пытался сосредоточиться на том, что видел. Он не знал, как выглядит его земля в иное время года, кроме зимы. Когда Хавьер приезжал в Клифтон-Холл, трава успевала пожухнуть, а большинство растений отцвести. И все же даже сейчас усадьба выглядела ухоженной и даже по-своему нарядной. Главный садовник знал свое дело: нигде не было заметно ни опавшей листвы, ни сухих сучьев.