Ненависть - Джулия Баксбаум (2008)

Но если не думать о душе, быть сотрудником фирмы — все-таки очень хорошо. Хотя большую часть времени я работаю с перегрузкой и по принуждению, мое жалованье позволяет мне выплачивать гигантский кредит, взятый на обучение в школе права, да еще арендовать отдельную квартиру в Виллидж. Пусть площадь ее составляет всего около тридцати квадратных метров, иметь свой собственный угол на Манхэттене — это, по-моему, шикарно, ведь многие готовы продать свои внутренние органы, чтобы купить тут жилье.

Я начинаю просматривать иски, поданные против «Синергона». Я читаю о доведенных до нищеты людях, живущих в никому не известном крошечном городке — Каддо-Велли, штат Арканзас. Население — пятьсот шестьдесят пять человек. Первый иск от семьи Джонсов, они подали в суд, потому что их мать, Джо-Энн, умерла от острого лимфобластного лейкоза. Теперь мистер Джонс в одиночку растит пятерых детей в возрасте от двух до девяти лет. Они живут в четверти мили от речки Каддо, и Джо-Энн была седьмым человеком в Каддо-Велли, которому поставили такой диагноз. В результате уровень заболеваемости раком в этом городе превышает средний по стране в пятьсот раз.

Я вчитываюсь в подробности этой жалобы, сидя на сорок пятом этаже высотного здания прямо посреди Нью-Йорка. Мой кабинет представляет собой большую коробку из сияющей стали и стекла, величественный насест с видом на организованный хаос городских улиц. Меня объединяет с этими Джонсами только то, что моя мама тоже умерла от рака. Вдруг мне кажется, что, может быть, и не только.

На меня накатывает волна стыда, когда я осознаю, в чем заключается моя работа. За что именно мне платят. Каждые две недели я получаю свой чек, страховку, медицинское пособие (которое понадобится, если когда-нибудь раком заболею и я), а взамен я должна провести и этот вечер, и следующие полгода, разрабатывая план защиты «Синергона» от перераспределения ничтожной доли его богатств в пользу пятидесяти семей, нуждающихся в помощи и заслуживающих ее. Интересно, как бы отнесся к этому делу Эндрю, который каждый день возвращает людей к жизни в своем отделении экстренной медицинской помощи, который реально делает этот мир лучше; но я пытаюсь не думать об этом. Затем мелькает короткая, как вспышка, мысль о том, что бы сказала моя мама, чьи волосы выпали прядь за прядью, а груди были ампутированы, если бы увидела, кем я стала. Не хочу об этом знать. Я просто нахожу сайт Американского общества борьбы с раковыми заболеваниями и делаю денежное пожертвование в сто долларов, скромный знак искупления, ничто по сравнению с иском на пятьдесят миллионов.

И только после этого я начинаю составлять наброски различных ходатайств для Карла и блокирую все свои чувства. Я не поднимаю глаз от бумаг, пока за окнами не становится темно и на Манхэттен не опускается вечер. Лишь изредка до меня доносится вой полицейских сирен, и он успокаивает меня — колыбельная песенка Нью-Йорка.

Мне и в голову не приходит бросить все это.

ГЛАВА 3

Я возвращаюсь домой, к куче грязной одежды, лежащей посреди моей квартиры. Судя по ее ошеломляющим размерам, уровень угрозы того, что у меня не будет свежей смены белья на завтра, поднялся с желтого (повышенного) на оранжевый (высокий). Я разрешаю себе не участвовать во всеобщей борьбе за чистоту трусов, ведь на работе никто не станет заглядывать мне под юбку. А если станет, найдет там то, чего заслуживает.

Лампочка на моем автоответчике мигает в сдвоенном ритме: раз, раз-два, раз, раз-два. Значит, получено два сообщения.

— Эй, Эмили, это папа. Звоню просто узнать, как твои дела. — Щелчок, отбой.

— Эй, Эм. — Голос Джесс отскакивает от стен моей квартиры, напоминая, что я живу в идеально квадратной комнате. — Надеюсь, ты держишься нормально после того, что произошло у тебя с Эндрю. В пятницу вечером. Ты. Я. Бар Товарной биржи. Мы должны выбраться куда-нибудь в город. Никаких отказов я не принимаю.