Три часа спустя, получив свою порцию слез и воспоминаний и дождавшись, когда заиграет оркестр, я проскользнула в свою комнату и сняла одежду, в которой была на похоронах. Я оставила ее в беспорядке валяться на полу, нацепила джинсы и джемпер, прокралась вниз и вышла через черный ход. Я незаметно пробежала по лужайке к амбару, схватила велосипед и тихонько поехала по краю дороги, стараясь не попасть на гравий. Потом я погнала как сумасшедшая, пока свет из поместья не перестал освещать мой путь. Лунное сияние и блеск звезд подчеркивали белизну цветов, которыми была обвита живая изгородь. Я поехала быстрее. Воздух был свежим, влажным и дурманящим. Я вдыхала его так жадно, что закружилась голова, но я упорно продолжала крутить педали, стремясь поскорее добраться до намеченной цели. Я не в силах была дольше ждать — мне хотелось встретиться с Кенни, ощутить его объятия. Но когда я приехала, то увидела, что дом погружен во тьму. Три прошлые ночи Кенни вывешивал снаружи фонарь, чтобы я могла найти дорогу. Я поставила велосипед у дерева и осторожно подошла к окну его спальни и заглянула внутрь. Может быть, Кенни уже спит — или же он сидит в баре? Но было уже за полночь. Вряд ли он все еще там. Я сказала ему, что приду, как только смогу. Каждую ночь после смерти Симеона я спала крепким сном на большой старой отсыревшей кровати Кенни, в его успокаивающих объятиях. Никто из домашних не замечал моих поздних исчезновений и опозданий утром к завтраку. Они все были слишком заняты мертвецом, чтобы обращать внимание на тайные проделки живых.

Но сейчас, когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что дом пуст, а кровать застлана. Кенни здесь не было. Я медленно обошла вокруг дома, заглядывая в каждое, покрытое паутиной окно, просто чтобы удостовериться в своей догадке. И лишь сделав полный круг, я заметила на кухонном подоконнике белый конверт. Я взяла его и увидела свое имя, написанное с ошибками косым почерком. Я распечатала конверт. Чтобы прочитать записку, которую я обнаружила внутри, потребовалось время. Было довольно темно, и мне пришлось подождать, пока лунный свет станет более-менее ярким, чтобы разобрать каракули Кенни. Это был первый и последний раз, когда я видела его почерк.

Эста,

извини, что не успел с тобой попрощаться, но дорога зовет меня, и я должен ехать. Я и мой мотоцикл не можем долго задерживаться на одном месте. Если бы я не познакомился с тобой, то уехал бы еще в понедельник. Я сочувствую тебе по поводу отца, это просто кошмар. Береги себя и продолжай рисовать!!!

Крепко целую. Кенни.

У меня задрожали руки. Лес вдруг показался очень густым, темным и таинственным, полным скрытого смысла и воспоминаний; древние корни шумящих деревьев уходили глубоко в старую землю, ту землю, где теперь спал вечным сном Симеон. Я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги и, пошатываясь, обрушилась на каменную ступеньку крыльца и обхватила голову руками. И впервые после смерти Симеона я разрыдалась.

Я проснулась на рассвете непростительно ясного летнего дня, птицы с жестокой радостью резвились в ветвях. Было, наверное, три или четыре часа утра. Все мое тело затекло, я с трудом поднялась, села на велосипед и поехала домой.

Эва сидела на крыльце, в одеянии павлиньей расцветки, накинув на плечи плед и прислонив голову к кирпичной стене дома. Увидев меня, она вскочила и побежала по дороге мне навстречу. Ее седые волосы спутанными прядями окаймляли лицо, в глазах читалось безумие и бессонная ночь. Я слезла с велосипеда, и она кинулась мне в объятия, задыхаясь от плача. Ее глаза были похожи на два озера, полных горя.

— Я думала, что потеряла и тебя тоже! — прорыдала Эва.

В каком-то смысле она была права, хоть и несколько преждевременно оплакивала мой уход. Я уехала из дома в конце лета, раз и навсегда. И ни разу не приезжала туда.

7