Заклятие - Шарлотта Бронте (2012)

– Горе мне, ничтожному цыпленку, роющемуся в навозной куче, слабоумному слепому червяку, шелудивому псу, разбойнику с большой дороги, извергу и губителю, висельнику и ворюге, забулдыге и шаромыжнику, нехристю и злодею, воплощению чумы, мора и глада! Смогу ли я жить после того, как сам Перси, сын Нортенгерленда, проехал мимо, не почтив меня ни пулей, ни плевком! Мне остается, подобно индусу, раздавленному колесницей Джаггернаута, встретить погибель под колесами этой кареты. Кареты, везущей достойнейших пассажиров! Мне показалось, я слышал бас Волвертона Толбота, сторонника Шельмы. Вы знакомы, лорд Чарлз? Угрюмый, широкоплечий, насупленный крепыш – твердый, словно каучук, мастер браниться и богохульствовать. Он был пиратом, и поныне убить человека для него – все равно что муху прихлопнуть, но о чем я? Могу ли я грезить о ком-то, кроме мистера Эдварда Перси, гарцующего на великолепной лошади, ценой никак не меньше пятидесяти гиней, точнее, восьмидесяти, да что там, целой сотни! В одиночестве, в столь ранний час, без лакеев, пажей и прочего отребья. Должно быть, торопится в Заморну, чтобы устроить все по своему разумению. Надеюсь, мистер Перси позаботится о том, чтобы музыкантам не пришлось ютиться по углам, иначе мистер Гринвуд будет недоволен, равно как и мистер Рохнер, мистер Николсон и доктор Кротч.

Кстати, известно ли вам, лорд Чарлз, что духовых оркестров будет целых пять штук? И в каждом по две трубы, три бомбардона, четыре циклопеда, пять серпентов, шесть горнов, семь валторн, восемь гонгов, девять литавр и десять рамгалонтонов – новых инструментов, которых Африка еще не слышала! А в каждом из пяти язычковых ансамблей – одиннадцать флейт (все Николсона)[49], двенадцать кларнетов, тринадцать пикколо…

– Хватит, Уиггинс, – перебил я. – Вас послушать, так из-за музыкантов и их инструментов на площади яблоку будет негде упасть. Выбросьте из головы эти бредни, лучше расскажите о себе. Итак, где вам довелось впервые узреть свет и какая часть Африки удостоилась чести называть себя вашей родиной?

– Видите ли, лорд Чарлз, до некоторой степени я родился в Торнклифе, но называю себя уроженцем Говарда, великого града среди Уорнерских холмов, владения достославного джентльмена Уорнера Говарда Уорнера (тут он снял шляпу и низко поклонился). В Говарде четыре церкви и более двух десятков гостиниц, а улица, именуемая Таан-гейт, гораздо шире Бриджнорта во Фритауне.

– Будет вам, Уиггинс, – не утерпел я, – ваш Говард – захудалая деревушка среди унылых торфяников и болотных кочек. Сомневаюсь, что там есть хотя бы одна приличная церковь или гостиница, скорее, придорожный трактир вроде того, что вы пожираете глазами.

– Меня мучает жажда, – ответствовал он. – Пора утолить ее кружкой портера или стаканом разбавленного бренди.

И он со всех ног бросился к трактиру.

– Чего изволите, сэр? – спросила дородная трактирщица, стоявшая на пороге.

– Не будете ли вы так любезны, мэм, – сказал Уиггинс, собравшись с мыслями, – подать мне молока на полпенни или четверть пинты пахты, впрочем, сойдет и глоток воды из канавы, ежели вам недосуг утруждаться ради приблудного кота вроде меня.

Достойной матроне было явно не впервой выслушивать разглагольствования Уиггинса, который, кажется, был тут завсегдатаем.

– Вы бы лучше вошли, сэр, – рассмеялась она, – да выпили чаю. Я как раз накрыла к завтраку.

Тщательно вытерев ноги, Уиггинс последовал за ней. Сквозь открытую дверь я видел, как, усевшись у очага, он одним махом осушил две или три чашки чаю, не забыв подкрепить силы изрядным куском хлеба с маслом, а встав из-за стола, вытащил из кармана около двадцати шиллингов серебром (ума не приложу, где он их взял) и напыщенно обратился к трактирщице:

– Возьмите, сколько потребуется, мэм, я не мелочусь.

Хозяйка со смехом отсчитала деньги, и Уиггинс, пожелав ей доброго утра, присоединился ко мне.